Александр Абдулов

Мы приходили с утра, еще когда никого не было, с листками сценария «Бременских музыкантов», и для нас специально составляли в общем зале в особую комбинацию столы. Это было страшно похоже на зал заседаний у Николая Трофимовича Чижова — генерального директора «Мосфильма». Во главе этого, значит, стола буквой «Т» сидел Саша, я сидел сбоку, и мы целый день пили пиво, ели шашлыки и лобио, сациви и вели деловые переговоры. Народ приходил сюда как на прием. За столики сажали, говоря: «Они сейчас заняты, но через полчаса освободятся. Вы, наверное, подождете?» — «Подождем». И мы принимали всех ходоков по картине «Бременские музыканты». А в девять часов вечера шашлычная закрывалась, и для нас специально готовили хинкали. И мы уже даже этот стол так и не трогали, он так и стоял под картиной, условно говоря, моего дня рождения. И в девять часов вечера стучали условным стуком, мы открывали двери, и начинался банкет с хинкали. После чего мы возвращались назад. Он ложился на диван, на котором до Саши ночевал я, а до меня великий русский поэт Жуковский. Вот так, в течение семи месяцев протекала наша жизнь, которая закончилась Сашиной любимейшей картиной. Он был очень искренен, любил многие картины: и американские вестерны, и какие-то еще, и что-то из моих картин ему нравилось, но любимейшая Сашина картина была «Бременские музыканты». Потому что именно в этой картине Саша, как ни странно, выразил наиболее полно свое отношение к актерской профессии, к артистизму, к тому, что такое актер в сознании людей и какое чудо ощущать себя актером изнутри. Картину многие ругали, в том числе и я. Я особенно обижался на то, что он заставлял меня писать сценарий, а в готовой картине оставил вообще ни одной строчки из того, что я написал. Он говорил: «Но душа! Сережа! Душа — ветер, там все осталось». Я не знаю, как насчет души, но ветер там точно был, а самое главное, там была совершенно неуемная Сашина энергия и фантазия. И я ему все время говорил одну только вещь: «Саша! Нельзя снимать каждый кадр как последний в жизни. Хотя так и учил Сергей Михайлович Эйзенштейн. Саша! Нельзя все, что ты думаешь о жизни вмещать внутрь одного эпизода. Саша! Нельзя и невозможно выразить в одной картине все, что ты знаешь о белом свете. Нельзя! Это не получается. Это все лопнет, рухнет». Но Саша… Для него это все был с поля ветер. Помните, я вам говорил: «Одинокий Саша стоит на ветру». И вот одинокий, стоящий на ветру Саша снял свою любимую картину «Бременские музыканты». И в этой картине снялись все люди, которые любили Сашу, несмотря на то что они по-разному относились к картине, к своей роли в этой картине. Все люди, которые обожали Сашу за его понимание жизненного стиля, за его понимание того, что такое артистическая дружба, что такое артистическая взаимовыручка, артистическая надежда и артистическое безумие — все они снялись в этой картине. И в этой картине, как ни странно, выражено это невероятное отношение к нашей невероятной профессии.

Бременские музыканты & Со

Я вспомнил о том, что где-то я читал или слышал, что к актерам всегда относились как к довольно опасным безумцам. Их, допустим, даже не разрешалось хоронить на кладбищах. Актеров хоронили, как самоубийц, за оградой кладбища. Сашу похоронили на кладбище, там стоит немыслимым памятник, к которому приходят тысячи людей и дивятся на этот памятник, но, тем не менее, лучше бы ничего этого не было… А был бы просто Саша с его безумством и его длинной-длинной, я бы даже хотел вечной жизнью. Но нет, не так. И кладбище и памятник — все есть.

* * *

Про Сашу ходило множество всяческих легенд. Ну это и естественно, еще бы не ходило! Ну, во-первых, то, что он чудовищный пьяница. Во-вторых, что он жуткий развратник. А в-третьих, что он страшно, просто зверски корыстный человек. И устраивает из своего существования в кинематографе такой недостойный, алчный заработок всего, что можно и чего нельзя заработать. Как и все легенды, эта такая легендарная чушь, в которую преображается реальная жизнь реального человека. В частности, о заработках.

Саша строго разделял для себя два типа заработка, связанных с кино. Ну, во-первых, у него существовало совершенно гениальное изречение, которое я до сих пор помню и даже иногда им пользуюсь. Когда Саша очень уставал, он садился и говорил: «Боже мой, кто бы знал, как я ненавижу в жизни всего три вещи. Это кино, театр и телевидение! Ненавижу!..» Врал! Смешно и талантливо врал!