Александра Федоровна

Все злоумышляют против царя. Ни на кого ему положиться нельзя. Только одна она неустанно бдительна и прозорлива. Но разве можно отвратить любую человеческую напасть? Разве можно предвидеть, откуда враг ударит? Для этого «схватило бы никаких сил и - напряжения нравственного. Систему обороны, очевидно, надо как-то упростить. Управлять должна какая-то невидимая сила. Как бы ни изощрять впечатлительность, как бы ни обострять проницательность, разве есть уверенность, что не прорвется вдруг враждебное влияние или не восторжествует злой умысел кого-нибудь из окружающих? Усталый рассудок и больная обнаженная психика призывают на помощь мистику, чудеса, силы потусторонние. Вера уступает место суеверию; раскрывается зловещий смысл всяких заклинаний, заговоров и причитаний. Душа темнеет, воля слабеет, и свобода человеческого духа погибает в плену

С Александрой Федоровной и произошло такое перерождение личности. Трагедия одиночества, мрачный узел страха, сомнений, глухоты душевной придвинули ее «а край бездны. Быть-может, из глубины пропасти повеяло холодом безумия. Она судорожно ухватилась за последнее средство, которое продиктовано было психическим надломом, и отдалась во власть некромантов, религиозных изуверов, ведунов и просто проходимцев. Они все и стали «подходящими» людьми; они-то и могут таинственным способом предвидеть каждую опасность, убрать любой камень с пути. А главное, с ними спокойно, зла и несчастья не произойдет; можно, наконец, испытать чувство внутренней замиренности, прийти в себя и уверенно, без трепета ждать завтрашнего дня. Этих людей она называет не иначе, как «друг». Первый друг, второй друг Нужно только поверить в необъяснимую силу «друга», в правоту его призвания и слепо, беспрекословно исполнять все предначертания благого вестника «божественного промысла». Обязательно слепо, без умствования, безрассудно, ибо стоит лишь начать думать, и опять душа наполнится сомнениями, страхом, опять «ноша» потянет вниз, к бездне, и тесным станет дворец, и люди придавят своей злобой. Слабый человек, без творческого порыва, бескрылый, замкнутый в пустоте—она перегружена была неподвижным умом своим и испытывала облегчение, когда могла разгрузиться, хотя бы ценой суеверия и полумисти-ческих бредней. Эта психологическая реакция перестает быть неожиданной и непонятной. Биограф Александры Федоровны никогда не объяснит «распутного» заката царицы, если не погрузится в тайники ее больной, не совсем обычной души. Элементарность, грубая наивность ее верований, слепота, глупость — все эти признаки бросаются в глаза при критической оценке. Но пусть слепота, пусть глупость! Царица отдалась безрассудно — единственное условие, при котором верование могло принести ей целительное успокоение. Она по натуре совсем не была наивна. И- подход ее к вещам, к историческим явлениям вовсе не был элементарен и глуп. Однако, эта сложность культурно-воспитанной и европейски-цивилизованной немецкой принцессы уживалась с мужицкой хлыстовщиной и вульгарной хмистификацией проходимцев.

«Наш первый Друг (француз Филипп) дал мне этот образ с колокольчиками, чтобы предупреждать меня насчет тех, которые неправедны, и чтобы не дать им приблизиться ко мне. Я его буду чувствовать и таким образом охраню тебя от них» — обнадеживает она царя.

Сразу просто и легко разрешалась проблема одиночества. Стоит лишЬ довериться звону колокольчика, и душа обретает покой. С высоты изысканной европейской культуры, от лунной сонаты Бетховена и немецких романтиков опуститься до уровня первобытного дикаря с его верой в амулеты, наговоры и прочие таинственные силы, ~ таков удел последних царей. Александра Федоровна обречена была ступить на этот путь.

Немного усилий пришлось ей затратить, чтобы вовлечь царя в круг суеверий. Психологическая основа, в сущности, была одна и та же. «Не забудь опять подержать образок в твоей руке и несколько раз причесать волосы Его гребенкой перед заседанием министров» — предупреждает она заботливо. Так мало, в сущности, требуется предосторожности, такой скромный обряд предписан «другом»; почему бы его не выполнить, чтобы выйти невредимым, укрепленным в своей правоте? Слу--чайное совпадение видимой удачи с наговором или употреблением «дружеской» гребенки вырабатывает уверенность в таинственной силе,"и рука «самодержца» торопливо, вынимает амулет всякий раз, как ему приходится осуществлять свою верховную власть. А уж потом созревает пагубная склонность во всем полагаться на тайный промысел, извне направляемый некиим «другом»,, и горе тем фактам, идеям и даже людям, которые вступают в противоречие с тайным влиянием «провидца»