Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

И даже в рецензиях на «Жмурки» режиссера непременно называли главным летописцем постсоветского кино. И при этом сопоставляли англичанином Гаем Ричи, Тарантино или другими культовыми фигурами американского кино о преступниках, имена которых мне мало что говорят – да и не готов интересоваться ими.

Вот какие-то разборки, вот натужно-бандитские рожи, вот вам лужи крови – и от обычной жизни до убийства нет и полшага. Вот как бы и спиралевидность образов – трансформация главного арлекина в исполнении Никиты Михалкова – с его трогательным родительским инстинктом – из крутого вора в законе в дисквалифицированное «помыкало», в обычного швейцара, а тупых головорезов – в думские депутаты. Это в жизни не совсем так – депутаты у нас, в общем, другие, хотя плоды их коллективных бдений не особо отличаются от бандитских. Вот Сухоруков, который всегда хорош своей уникальной «человечинкой». И что? Велено и плакать, и смеяться? Не хочется. Да и на самом деле в том криминале из лихих 90-х все было более чем не смешно. Надо ли переводить все в смех? Чтобы скорее забыть и примириться с прошлым? Та же голая схематичность и в «Кочегаре» – но там хоть есть правда отмщения.

Кстати говоря, в эту его бандитскую «мартирологию» вполне может вписаться и эстетско-моралистский «Про уродов и людей». Ведь и Иоган, герой Маковецкого, производитель порнографии и убийца, и герой Сухорукова даны как преступники. Остальные – их жертвы. Считать, что Балабанов, будь он жив, окончательно ушел бы от «бандитского жанра», поскольку завершил этот круг, закольцевав его в целостную парадигму, – значит заблуждаться на его счет. Трудно бороться с соблазнами.

Да и «Груз» напрямую с бандитской тематикой связывал, хотя и стоял как бы «особняком фолкнеровским» (уже и не хочется лишний раз поминать «Святилище»). И маньяк тот его, «оборотень в погонах», в чем-то слился с образами злобных энкавэдэшников в нынешних фильмах. Иначе – с «общим местом» в исторических фильмах, что снимают сегодня, просто обязательнейшим. У екатеринбуржца, кстати, Евгения Фатеева (боюсь ошибиться – но, кажется, местного руководителя Российского художественного союза) вычитал недавно в публицистической статье («Взгляд», 20.12.21): «Многие наши творцы чудовищно плохо образованы. В их головах царит дремучая хлюпающая болотная перестроечная антисоветская жвачка… В некотором роде мы сейчас обречены на бесконечное тиражирование злых чекистов в нашем историческом кино…»

Что-то все же подсказывает: оставаясь по нашу сторону добра и зла, Балабанов был бы вынужден возвращаться в «бандитскую тему»… Неслучайно он в последний свой год заговорил о готовности снять «фильму» про молодого Сталина, про его молодость боевика. И материал уже, кажется, начинал собирать. Боюсь ошибиться, но кажется – и Кустурицу приглашал в соавторы. Вот уж позлил бы коммуняк Леха – да и бояться нечего, эти не ответят, не мстители, разве что огрызнутся у себя в партийной прессе. А вот соцзаказ мастер артхаусного кино отработал бы по полной. И убедил бы всех, что то не соцзаказ, а крик души. Только вот команды «мотор» смертушка не дала.

Можно немного пофантазировать и представить – что бы получилось. Во-первых, разбились бы в лепешку ассистенты – но из-под земли бы достали на роль Джугашвили исключительно рябого и сухорукого грузина (у Сталина и была одна рука усохшей). Придали бы фигуре юного вождя несколько дополнительных символических штрихов, звериной жестокости садиста-налетчика. Вытащили бы из архивов какую-то древнюю историю нападения на банк или транспорт, перевозящий деньги, желательно в Тифлисе или где-то на Кавказе. Леша выписал бы по этой канве дюжину сцен с некиношно странно (в его понимании – правдиво) поставленной стрельбой, падениями раненых, корчами умирающих. Причем сам Сталин орудовал бы револьвером, но в усохшей ручке была бы финка, которой он без жалости пускал бы кровь эксплуататорам. Зримо, чувственно и страшно – как чеченские боевики пленным русским солдатам в его фильме «Война»…

Довершали бы дело сцены откровенного секса, где вождь бесстрастно и машинально, как и герои других балабановских лент, справляет сексуальную нужду. Физическая близость революционера с женщиной в свете теории «стакана воды» должна вызывать у зрителя тотальное омерзение, и тут режиссер превзошел бы самого себя. Кустурица, конечно, стал бы возражать против этих сцен, но доводы «за» нашлись бы и для него. И матерком эпизодическим шлифануть…

И актрисе, которая сыграла бы роль возлюбленной Сталина, скажем, брошенной им в Сибири, Балабанов сказал бы патетически, как он сказал когда-то исполнительнице роли жертвы маньяка в «Грузе 200»: «Ты сыграла Россию…»

Вот такие он продолжал бы искать «зерна истины», которые, по мнению ценителей его кино, составляют культурный код страны и народа…