Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Иван Алексеевич далее отмечал, что немецкие солдаты «как бы взяли на себя низкую обязанность напомнить человечеству, что еще жив и силен древний зверь в человеке, что даже народы, идущие во главе цивилизующихся народов, легко могут, дав свободу злой воле, уподобиться своим пращурам, тем полунагим полчищам, что пятнадцать веков тому назад раздавили своей тяжкой пятой античное наследие: как некогда, снова гибнут в пожарищах драгоценные создания искусства, храмы и книгохранилища, сметаются с лица земли целые города и селения, кровью текут реки, по грудам трупов шагают одичавшие люди – и те, из уст которых так тяжко вырывается клич в честь своего преступного повелителя, чинят, одолевая, несказанные мучительства и бесчестие над беззащитными, над стариками и женщинами, над пленными и ранеными…»

Мнения разделились, являя гнилость интеллигенции. Одни поддержали, заявляя, что «наша армия должна на штыках нести это воззвание!» и «воздав великую хвалу таланту Бунина», другие стали юлить и крутить, сокрушаясь, говоря словами Мельгуновой, что вот «если бы был жив Толстой, он бы сказал свое слово, и его услышали бы все, но, к сожалению, среди нас “нет Толстых” и “все мы вместе не можем составить Толстого”, поэтому он предложил бы говорить в воззвании не о немецких зверствах, а о зверствах вообще, о зверствах войны со всех сторон». Это визжали те, кто поздравлял японского императора с победой над Россией, те, кто втайне желал поражения своей Родине и свержения существующего строя, а затем, вкусив исполнения своих желаний, спешно бежал за границу.

В одном из лазаретов. Москва

Кстати, муж Мельгуновой, по ее словам, выступил за разоблачение немецких зверств, заявив, что «воззвание… должно быть обращено ко всем».

«Он подошел к вопросу с исторической точки зрения, сослался на исследование комиссии Карнеги о Балканских зверствах, где так блестяще опровергаются свидетельства очевидцев, и выставил два пункта, разрешив которые можно выступить с воззванием: 1) доказательство зверств немцев и 2) уверенность в истине того, что русские этого не делают».

Есть в дневнике Мельгуновой и очень актуальные факты. Обратите внимание…

«10 сентября. Штрауса в Берлине лишили места директора консерватории за то, что он был против изгнания музыки враждебных держав». Правильнее – стран, ибо держава в мире одна – Россия.

Тут нужно сделать небольшое отступление, чтобы разобраться с самим происхождением слова «держава» и его значением…

Держава – понятие духовное и вытекает из словосочетания: «Удержание Апостольской Истины». На планете Земля есть только одна страна, одно государство, которое имеет великое предназначение, данное Самим Создателем, – «Удержание Апостольской Истины». Это государство – Россия. И только России Всевышним дарована праведная «власть от Бога» – православное самодержавие. Только Русский Государь именуется Удерживающим. С изъятием из среды Удерживающего наступает, как учит Церковь, хаос. Только Россия является Удерживающей на Земле. Если бы темные силы сумели (что, конечно, невозможно и никогда не случится) изъять из среды (с планеты Земля) Россию, мир бы немедленно погиб в наступившем хаосе и кровавой смуте.

Только Россию правильно именовать державой. Ни Гондурас, ни Грузия, ни США, ни Эстония, ни прочие страны державами не являются, и называть их так по меньшей мере безграмотно.

Это уже потом, по причине наступления безбожия, отошли от истинного понимания и стали наделять понятие «держава» понятиями в лучшем случае государства, а то и страны, то есть странного новообразования, зачастую подобно высосанным из пальца странам Прибалтики и иже с ними, злокачественного.

Словом, уже в первые дни войны начался раскол в обществе, и очень важно, что в этот период Алексей Толстой встал твердо на патриотические позиции и выезжал в действующую армию, где, презирая опасности, собирал материалы и готовил свои яркие публикации.

За двумя зайцами?

Вернувшись из Коктебеля, Толстой узнал, что Наталья Крандиевская с первых дней войны работает в лазарете при Скаковом обществе – Императорском столичном обществе охотников конского бега.

Получив задание выехать в командировку на фронт, он решил навестить ее.

Наталья Васильевна встретила радостно. Да, вот так, язык взглядов и жестов и лишь короткая встреча у одного из знакомых поэтов, а ведь что-то осталось в сердце. Она была замужем, выдали ее совсем еще юной, сразу после гимназии. Муж, преуспевающий адвокат, оказался совершенно чужим по духу.

Наталья Крандиевская вспоминала:

«Помню, я прилаживала косынку перед зеркалом, когда меня вызвали в переднюю. В дверях стоял Толстой, загорелый, похудевший, сосредоточенно-серьезный.

– Я только что приехал. К вам можно? – спросил он, сбрасывая пальто.

Мы сели на диван в моей комнате.