Алгорифма

А теперь я предлагаю читателю включить в этот культурологический контекст переведённый мною в юности сонет Жозе Мариа де Эредиа «Несс»:

Меж братьев я не знал в родимом табуне
Ни страсти, ни любви, дитя свободы чистой,
Среди эпирских гор, где шепчет лес ручьистый,
Я гриву полоскал в студёной быстрине.

Я был красив и горд, и, радуясь весне,
Буграми сильных мышц играл мой торс плечистый,
Лишь запах кобылиц, душистый и лучистый
Пронизывал порой огнём меня во сне.

Так будь же проклят день, когда Стемфальский лучник,
Геракл безжалостный в тот полдень злополучный
Доверил мне жену — и страсть меня прожгла.

Ибо проклятый Зевс связал единой кровью
С жестокостью творца, и нету горше зла,
Хотенье жеребца с людской святой любовью.

Итак — жертвенный конь для ашвамедхи найден. Это поэт Вадим Алексеев. Его как Антихриста должны повесить за совершённые им чудовищности. Об этом свидетельствует поэма Бодлера «Поездка на Сиферу».

Белой чайкой вися между мачт и снастей,
Моё сердце парило над далью лазурной,
Чуть качаясь, корабль шёл по глади безбурной,
Словно Ангел, хмельной от небесных лучей.

— Что за остров чернеет там? — Это Сифера.
Край, воспетый молвой. Вот он, значит, каков.
— Эльдорадо банальное всех пошляков!
— Говорят, родилась там из пены Венера…

Край сокровенных и благословенных грёз,
Ты прежде был страной цветущей и прекрасной,
Там прославлялся культ богини сладострастной,
Там лавр благоухал меж ароматных роз.

Там благородный мирт, маня блаженной тенью,
Укрыться приглашал от зноя близ воды,
Вечнозелёные роскошные сады
Там охлаждали взор своей прохладной сенью.

Увы, ну а теперь вдали была видна
Пустынная земля, скалистый дикий остров,
Огромная скала, похожая на остов,
Вот только странная была там вещь одна.

То не был древний храм, где жрица молодая
Походкой, что звала, манила и влекла,
Влюблённая в цветы, навстречу морю шла,
Грудь ветру распахнув… Отвёл бы взгляд куда я?

Когда же к берегу пригнал нас нежный бриз
И мы прибрежных птиц вспугнули парусами,
На виселице труп предстал под небесами,
Что принят нами был сперва за кипарис.

Уж птицы гадкие давно клевали тело,
А солнце всё сильней палило мертвеца,
То, что назвал бы я остатками лица,
Куда-то в пустоту далёкую глядело.

Вместо глаз — два провала. До самых колен,
— Уж чего, ну а мерзости было в излишке! —
Между ног провисали кровавые кишки,
Заменявшие трупу расклёванный член.

А внизу — сброд завистливых четвероногих,
Обделённых добычей, голодных и злых,
Чей главарь — самый крупный — ходил среди них,
Как палач на плацу меж подручников многих.

Обитатель Сиферы, проживший во зле,
Даже мёртвый ты молча сносил оскорбленья,
За какие такие ещё преступленья
Твоё тело не предано было земле!