Алина Покровская. Дорога цветов

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,

Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,

Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.

В этих строчках Федора Ивановича Тютчева та истина, что может раскрыться во всей своей глубине, печали и… того согревающего, пусть и неяркого огня, который с юности живет в душе актрисы Алины Покровской и ее героини Лидии Васильевны Жербер…

Алина Покровская и Сергей Колесников как будто не играют роли, а живут жизнью своих персонажей – закрытой от посторонних глаз, тщательно скрываемой друг от друга, но постепенно прорывающейся, потому что ведь невозможно постоянно играть, порой маски спадают и обнажается глубоко скрытая суть. Так, покинув концерт органной музыки в Домском соборе, Лидия Васильевна какое-то время пребывает на сцене одна – она стоит под дождем, прижавшись к колонне, и на лице ее сменяется такая гамма переживаний, глубоких, очень сильных и разнообразных, что от лица актрисы невозможно оторвать глаз. Магия Алины Покровской в соединении с органной музыкой, звучащей за ее спиной, в соборе, приобретает словно дополнительную гипнотическую силу над зрительным залом.

И Сергей Колесников играет точно, сильно, выразительно. Его Родион Николаевич проходит не просто путь постижения чужой и чуждой ему поначалу, даже откровенно раздражающей обитательницы санатория, постоянно нарушающей режим и вызывающей жалобы соседок не только по комнате, но едва ли не по всему этажу. Постепенно этот строгий главный врач, не ведающий снисхождения к тем, кто нарушает порядок во вверенном ему медицинском учреждении, открывает в себе давно забытые чувства человеческого участия, тепла, а главное – необходимости понимания. И необходимости преодолеть свое острое одиночество, наконец, оставив прошлое святым и незабвенным, но дожить отпущенное с ощущением того, что он живет, превратив память о погибшей на фронте жене не в груз, а в чистое и светлое воспоминание, которое не нуждается в том, чтобы тщательно прятать его от всех…

Казалось бы, после памятного еще многим зрителям старшего поколения спектакля Театра имени Вл. Маяковского с Лидией Сухаревской и Борисом Тениным, после фильма с Алисой Фрейндлих и Игорем Владимировым невероятно трудно найти свою интонацию, свой оттенок звучания – и для режиссера, и для актеров. Но это происходит в спектакле не в последнюю очередь благодаря тому, что Андрей Бадулин нашел свой собственный «золотой ключик», открывший дверцу в особую черту характера героини, что не выделялась, не акцентировалась столь отчетливо в прежних интерпретациях. И Алина Покровская не просто доверчиво, а, как представляется, радостно устремилась в это новое пространство внутреннего мира героини.

Индивидуальности Сухаревской и Фрейндлих таковы, что эксцентрика их поведения, забавная, порой вызывающая, связывалась в первую очередь с темой цирка, в котором служила когда-то Лидия Васильевна и осталась служить, по возрасту уже не выходя на арену. Индивидуальность Алины Покровской совсем иная. Она проявилась у совсем молодой еще актрисы в «Моем бедном Марате», сыгранном одновременно с Алисой Фрейндлих. И потому гораздо важнее становится в судьбе Лидии Жербер то, что она изначально была драматической актрисой, и ее погибший на войне сын не случайно говорил о том, что играет она драматические роли только потому, что никто, кроме него, не знает, какая она смешная на самом деле. В цирке она сопровождала номер музыкального эксцентрика, в которого влюбилась, пением, а значит – в какой-то мере оставалась верна изначальной профессии, пусть и не до конца.

Это не выдумано режиссером, это есть в пьесе, просто Андрей Бадулин тонко прочертил, а Алина Покровская блистательно сыграла именно лирическую «основу» своей Лидии Васильевны, ее театральное, драматическое дарование, позволявшее разыгрывать Родиона Николаевича, шокировать его своим нестандартным для обычного среднестатистического курортника поведением. Именно это во многом сделало более пронзительным и сильным финал.

«Все испарились…» – соглашаются друг с другом в какой-то момент герои. Наверное, так оно и есть, но какое же счастье, что остались, по словам Александра Блока, эти «забытые следы чьей-то глубины». В жизни. В сегодняшнем театре вопреки всему.