Алька. Кандидатский минимум

Талнах и Норильск – это единственные города в СССР, где я увидел на витрине винного отдела продуктового магазина полулитровые бутылки с этикетками, на которых было написано «Спирт питьевой». Тесть рассказывал, что на севере это нормальное явление, вот я и увидел.

Весенняя тундра была самым красивым природным явлением, которое я видел на тот момент. Буквально за несколько дней зелёная равнина мха с вкраплениями серого ягеля покрылась десятками видов цветов, из названий которых мне запомнились только ярко-жёлтые жарки, полярный мак, камнеломка, а их было гораздо больше, и все спешили показать свою красоту. Срок жизни невелик – месяца полтора, не больше, а надо показать себя, чтобы прилетел трудолюбивый шмель, чтобы образовалась завязь, чтобы успели созреть семена и снова просыпаться в почву – чтобы возродиться на следующий год. И каждый цветок кричал: «Я, я самый лучший».

И когда мы стояли в центре всего этого буйства, этот разноцветный гам вливался через глаза в сердце, минуя уши. Был какой-то удивительный подъём настроения, прилив энергии, как будто не было недели изнурительного труда.

Мы присели на мох рядом с небольшим, вытаявшим в вечной мерзлоте озерцом, выпили, закусили. Стояла теплынь, температура воздуха по ощущениям была градусов двадцать пять, но мох был холодный, встали. Серёга собрался купаться, разделся и сиганул в воду, секунд сорок побарахтался и выскочил на островок в центре озерца. За ним потянулись и остальные, нырнул и я – выскочил на островок как ошпаренный, вода была градуса четыре. Там, на этом островке, и сфоткались, все молодые, жизнерадостные, но, если приглядеться, у всех стопы ног подвёрнуты вовнутрь – стояли на наружных «рёбрах» стоп. Стоять, опираясь на всю поверхность стоп, было холоднее – островок-то был изо льда.

А в понедельник меня, Валеру Стратьева и еще десятка полтора парней постарше собрали и сказали, что нас направляют назад в Норильск. Серёга пытался нас отбить, мол, с кем я остаюсь – одна малышня, но начальство посчитало, что надо так.

На том же дизеле ползли в Норильск. Такую колею, как на трассе Норильск – Талнах, я не видел больше нигде. Казалось, что рельсы кто-то изогнул специально, видно, железнодорожную насыпь, построенную в вечной мерзлоте, морозы уродовали каждый год как бог черепаху.

Норильск, когда появилось время его разглядеть, мне не глянулся – архитектурно меня не порадовал, показался скучноватым. Был у него один отличительный признак, которого я не встречал в таком изобилии в других городах, – огромное количество битого стекла, его блеск и переливающееся сияние под незаходящим солнцем, стеклянное сверкание осколков на пустырях, площадках и пешеходных зонах. Возникла эта «красота» от привычки мужской части местного населения немедленно бить об любой твёрдый предмет – бордюр, асфальт – пустые бутылки от только что выпитой водки, пива, воды – неважно. Думаю, это оттого, что многие из проживающих поначалу не считали его своим родным городом, думали, мол, поработаю, пока не надоест, поднакоплю денег – и на родину. Работали годами, получали квартиры, а всё не ощущали город своим, отсюда и отношение. Но в разговоре – все патриоты родного города.

На постой нас снова определили в школу, те же стальные кровати, не было вешалок – сколотили из досок одну большую на всех, расположились. Комната оказалась не очень удобной для сна, впрочем, окна всех классных комнат глядели на солнце в зените – севера́, хочется хоть немного солнышка в мае и сентябре. Июнь в Норильске – солнце висит в небе, не опускаясь за линию горизонта. Не скажу, что оно стоит на одном месте, нет, вращается, точнее, земля вращается, но вращается так, что, наблюдая за солнцем, видишь – оно описывает круг в окне размером с поднос или небольшой тазик.

Это летнее солнцестояние вызывает у горожан праздничный настрой. Круглосуточно по городу везде снуют группы молодёжи, горланя просто от весёлого настроя, алкоголя, от счастья летнего времяпровождения, возможности побродить под солнцем по городу в лёгких платьях и рубашках.

Определили нас трудиться на «Норникель»9, было нас человек шестнадцать-семнадцать, в основном все сотрудники института, аспиранты или студенты старших курсов. Бригадиром у нас был мужик лет сорока, не мвтушный.

Однажды мы бригадой, возвращаясь после работы, срезали расстояние и шли через двор жилого дома возле школы, в которой мы обитали. Несколько жильцов дома, сидящих на скамейках вокруг стола, на котором стояла пара бутылок водки или спирта и какая-то закуска, уже изрядно «разогретые», вели спор о том, кто приезжает к ним под видом студентов. Один из них, увидев нашу группу, шествующую мимо них по двору, закричал:

– Вот они идут – студенты, вы поглядите на них. Кто тут из них студент?