Алька. Кандидатский минимум

Рейс несколько раз откладывали – было мало пассажиров, улетели полупустым бортом во второй половине, в Москве были часов в девять вечера. На автобусе-экспрессе доехал до Лубянки, там подвернулось такси, дома был около десяти.

Гордо вручил жене немалые деньги по тем временам. Была суббота, в понедельник мне на работу.

Отработали мы сорок дней, в день отлёта в Норильске сыпал лёгкий снежок.

В конце августа поехали в Выксу с Тележниковым. После первых двух или трёх поездок я всегда стал брать в командировку колбасы – неважно какой, любой, какая была в магазинах: краковской – тогда она не была в дефиците, какой-нибудь варёной, а если была возможность, то сырокопчёной, ну и что-нибудь себе, конечно. По приезде всё раздавал: мастеру участка, где мы трудились, ребятам, работавшим под его началом, – мне это было не в лом, а парням было приятно. В Выксе это был дефицит, оплата по себестоимости, в каждый свёрток Людмила клала чек, полученный при покупке. Ну и ребята всегда готовы были нам помочь безвозмездно. Покупками этими обычно занималась Людмила, но перед этой поездкой она то ли была на даче с Мишкой, то ли ещё где-то, а мне лениво было этим заморачиваться. Санька тоже прошалберничал сборы в командировку, и к концу недели мы с ним совсем оголодали – питание в городских столовых быстро надоедало – было некалорийным и невкусным. Шли днём по Выксе, размышляя, где бы пожрать или чем заняться, чтобы не хотелось жрать, и вдруг смотрим – идёт навстречу женщина и тащит полную авоську, набитую краковской колбасой и пивом. Саня сделал стойку.

– Девушка, а где это Вы таким богатством обзавелись?

Это был тонкий ход, девушке было ближе к пятидесяти, девушка расцвела.

– В кинотеатре расширенная партийная конференция, в буфете колбаска, пивко, бутерброды с сёмгой.

Да, во время развитого социализма – время моей юности, молодости и зрелости, а родился я, как и большинство моих друзей, в первой половине двадцатого века – было полное равенство, но одновременно это было время тотального дефицита еды, одежды, предметов быта, в общем, всех тех пустяков, без которых как-то сложно жить. Не скажу, что в наше время люди падали на улицах от голода, но через тридцать лет после Великой Отечественной войны во многих местах Советского Союза – так называли раньше мою родину – молоко или мясо можно было купить, предъявив талоны. По сути, это была карточная система, не такая жёсткая, как в войну, но всё же.

Оскорбляло людей и то, что вся эта трескотня про существующее равенство как-то разбивалась о правду жизни, оказывалось, что есть кто-то, кто равнее прочих, как было тонко подмечено Джорджем Оруэллом. Все эти более равные кучковались вокруг парткомов, райкомов, обкомов и так до Политбюро.

Услышав благую весть, что рядом собралась кучка более равных, чем все, мы с Сашкой устремились туда: а вдруг они отвернулись на секунду от скатерти-самобранки, а тут мы – цап-царап – и бегом в свою норку с куском сыра в зубах.

Ещё на подходе мы увидели, что дорога к еде перекрыта двумя здоровыми бугаями с красными повязками, но голод – это сильный мотиватор, я сказал:

– Пойду, попробую протиснуться сквозь них, поглядишь: как они начнут мне руки крутить – кричи.

– Что кричать?

– А я знаю?

Я решительными шагами направился ко входу. У самого входа, состроив огорчённо-расстроенную физиономию, перешёл на лёгкую трусцу.

– Давно начали?

– С полчаса.

Матюгнувшись, роясь в кармане – то ли собираясь дать бдительным церберам мелочи на чай, то ли разыскивая партбилет, я пробежал мимо них и бегом помчался на второй этаж. Холл был пуст – истинные партийцы затариваются дефицитом не до, а после конференций, ну а мне, как беспартийному, и вовсе там делать нечего, и билет-то у меня в кармане был не партийный, а использованный в Митьковские бани, так что уж тут?

В торце зала одиноко скучала буфетчица, я подошёл, огляделся.

– Мне бутербродик с рыбкой сделайте двойной – не успел на работе пообедать, одну бутылочку пива откройте, две с собой, и килограммчик краковской. А-то в перерыве к вам не протолкнёшься.

– Это Вы верно сказали.

Буфетчица соорудила мне гвардейский бутерброд, поставила на стойку три бутылки пива, открыв одну, взвесила кило колбасы, завернула её в пакет.

Расплатившись, я подошёл к столику, стоящему недалеко от огромных витринных стёкол, сложил на него своё, точнее, наше богатство, после чего встал и начал не есть, а жрать огромный бутерброд, запивая его пивом из бутылки, наблюдая сквозь двенадцатимиллиметровое стекло, как Сашка пытается понять, что происходит со мной в глубине здания. Разглядев сквозь запылённые стёкла, как я невыносимо нагло, на его глазах наворачиваю что-то, демонстративно выпячивая своё мгновенно округлившееся брюхо, он рванул с высокого старта как с низкого и через мгновенье уже любезничал с буфетчицей. Что говорить – старая школа, тоже затарился колбаской, пивком – до конца командировки мы были в шоколаде.