Аллея кошмаров

Отец сидел в кресле у окна. Колени прикрыты вязаной кофтой, морщинистое лицо, тощая шея. Глаза испуганные и унылые.

– Стэнтон? – Чарли Карлайл с трудом пошевелился, сжал пальцами подлокотники. – Стэнтон, подойди, дай на себя взглянуть. Ух ты… а ты все такой же, сынок. Чуток заматерел. Ты… ты хорошо выглядишь.

Стэн попытался расправить плечи, однако на него навалилась такая смертельная тяжесть, что задрожали колени. Из него словно бы вытекала жизнь, впитывалась в ковер под ногами. Он сел в свободное кресло у окна, откинулся на спинку, глубоко вздохнул, борясь с невыносимой тяжестью.

– Я и не знал, что ты женился на Кларе, – наконец сказал он.

Достал портсигар, вынул сигарету, предложил отцу. Тот помотал головой.

– Доктор разрешает только одну сигару в день. Да, как ты уехал, я долго вел холостяцкую жизнь. Думал, ты вернешься, и я тебе скажу, что хочу взять Клару в жены. Хорошая женщина. А о матери что-нибудь слышно?

Слова не шли с языка.

– Нет, – наконец произнес Стэн усталыми губами.

– Оно и неудивительно. Мы ей прискучили. Ей не хватало этого, как там его называют… светского блеска? Синтии только это и надо было. Блеск. Ну если она его и нашла, то вряд ли удержала. – В углах рта собрались горькие складки. – Рассказывай, Стэн, чем занимаешься. Я вот Кларе говорил, что ты приедешь. Говорил, что, мол, сначала мы с тобой повздорили, потом ты устраивал себе жизнь, но если узнаешь, что мне худо, то обязательно приедешь. Вот, а сегодня я чувствую себя лучше. Я сказал доктору, что через месяц вернусь в контору. Да, я себя лучше чувствую. А ты и впрямь стал проповедником, Стэн? Клара недавно услышала по радио и мне рассказала. Так мы и узнали, куда можно телеграфировать.

Преподобный Карлайл закинул ногу на ногу и стряхнул пепел в жардиньерку с папоротником.

– Я не столько проповедую, сколько читаю лекции. Но у меня есть свидетельство о рукоположении.

Лицо старшего Карлайла просветлело.

– Ох, сынок, я так рад это слышать! Вот не поверишь, эта новость лучше всех воскресений на свете. Значит, ты все-таки выучился в семинарии? Сынок, я ведь того же хотел. Поступил бы в семинарию, я бы выложил денег за твое обучение, чистоганом. Ты же знаешь. Только в юности тебе было не до того, тебе все фокусы подавай. Хорошо, что ты их забросил. Мать тебе в твоих глупостях потакала, купила тебе этот дурацкий набор фокусника. Я ведь все помню. Слушай, а ты какого толка?

Преподобный Карлайл закрыл глаза и сказал глухо и бесстрастно:

– Наша церковь не богата и не велика. Я вхожу в Объединенную спиритуалистическую лигу. Она учит, что душа переживает земную смерть и что живые могут общаться с теми, кто вознесся к вышним сферам.

– Погоди, ты что же, спиритуалист? Веришь в загробную жизнь?

Стэн натянуто улыбнулся и уставился в потолок, где трещины складывались в старческое лицо. В окно уже падали косые лучи солнца, но до вечера было еще далеко. Стэн вздрогнул.

– Я не собираюсь убеждать тебя перейти в мою веру, отец. В своей вере я крепок, и ее разделяют многие. Но я не стану прозелитствовать.

Отец надолго умолк, тяжело сглотнул. Из-за старческой слабости голова его легонько покачивалась – быстро, ритмично, непроизвольно.

– Что ж, каждому свое, – вздохнул он. – Мне спиритуалисты не по душе. Но тебе виднее, сынок. А рынок недвижимости в нашем городе сдулся. Был бы я помоложе, занялся бы чем-нибудь другим. Город умирает, сынок. Я просил муниципальный совет организовать рекламную кампанию, чтобы показать, какой у нас открытый, замечательный город. Чтобы заинтересовать промышленников. Но меня никто не слушает. Недвижимость упала в цене… А, вот и Клара. Наверное, пора ужинать. Вот как за разговорами время пролетело.

– Я освежусь с дороги и спущусь к столу, – сказал Стэн.

Груз усталости… найдется ли место, где его можно сбросить, где он соскользнет, как гиря, подвешенная на шею…

В коридоре он повернул налево, потянулся к дверной ручке и, похолодев, сообразил, что стоит перед гладкой стеной, оклеенной обоями. Дверь на чердак исчезла. Он посмотрел под ноги, увидел ступеньку у подножья стены. Вот зачем понадобилась лесенка снаружи. Теперь на чердаке отдельная квартира. И в ней, под косой крышей, у кирпичной каминной трубы, живут чужие люди. Железная кровать, шелковое лоскутное покрывало, запах камфоры, шелка и древесины, сетка кленовых листьев под узкими окнами, а вдали – доска объявлений на газоне у церкви. Дом тоже умирал.

Стэн вошел в ванную, запер дверь на защелку. Краны умывальника те же, хотя стены перекрашены в другой цвет. Те же разноцветные плитки на полу – в детстве Стэн искал среди них половинки, пытался сосчитать. Старомодная ванна на высоких ножках; старомодный умывальник с ящичками красного дерева, отделанный мрамором; круглый шкафчик, в котором хранились отцовские принадлежности для бритья – кисточка, мыло, ремень для правки, кружка, – и прикрепленное к нему зеркало на шарнирах.