Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)

‒ Не кричи! ‒ жестко останавливает меня он, а я сжимаю заледеневшие пальцы в кулаки, до боли вонзая ногти в кожу, лишь бы не броситься его обнимать. ‒ Ты и так распугала всю дичь. Теперь понятно, почему в лесу тихо как на кладбище.

‒ Ой, прости, ‒ начинаю было я и замечаю у него за спиной рюкзак, наполовину наполненный чем-то.

‒ Это из силков, которые поставила Китнисс перед уходом, ‒ объясняет Охотник, заметив мой недоумевающий взгляд. ‒ Кто показал тебе лаз?

‒ Что? ‒ не понимаю я.

‒ Это Китнисс показала тебе дорогу в лес?

‒ Да. Мы раз шесть ходили. Она тебе не рассказывала?

‒ Не рассказывала. Скажи мне она об этом, и вам обеим бы не поздоровилось. Это слишком опасно.

‒ О, Гейл, ‒ мое сердце затопляет нежность. ‒ Я была очень осторожна, внимательно смотрела, чтобы поблизости не было миротворцев, да и других людей тоже, и прислушивалась, не идет ли ток по ограждению.

‒ Да причем тут ты?! ‒ неожиданно взрывается он, ‒ Папочка все равно тебя прикроет, ‒ серые глаза превращаются в узкие щелочки. ‒ ТЕБЕ здесь не место. Городским в лесу делать нечего! Какого черта вы сюда все таскаетесь?

‒ Все? ‒ робко начинаю я. ‒ А кроме меня кто-то из города еще ходит?

‒ А вот это надо у Китнисс спросить. Чего это она так раздобрилась, что начала в лес водить, как на экскурсию?

‒ Понятно.

‒ Что тебе понятно? ‒ все больше распаляется Гейл. ‒ Ничего не непонятно. Ничегошеньки. Не смей больше сюда ходить и создавать лишний шум.

‒ Вообще-то лес общий.

‒ Вообще-то нет, ‒ язвит он. ‒ Раньше вы и носа сюда показывать боялись, а теперь что?

‒ Так ты его своим считаешь? ‒ в ответ на его злобу я тоже злюсь.

‒ Потому что он мой. Я ходил сюда еще ребенком. Этот лес мой и Китнисс!

Слезы опять наворачиваются на глаза, и так обидно становится. Вот почему несколько месяцев назад в городе он был совершенно другим человеком? Почему, почему сейчас так изменился?

‒ Ладно, я пойду, пожалуй. Оставайся в СВОЕМ ЛЕСУ! ‒ говорю я и разворачиваюсь в противоположном направлении, но он успевает схватить меня за руку.

‒ Ты хоть идти-то знаешь куда?

‒ Разберусь, ‒ огрызаюсь я и выдергиваю руку.

‒ Ну, тогда пока, фея. Весной встретимся, ‒ в серых глазах начиняют плясать бесенята. ‒ Авось узнаешь, какова на вкус древесная кора.

‒ Значит, отныне буду лесной феей. Тебе-то что?

‒ Да то, что ты в двух соснах заблудилась, кругами несколько часов ходила, а сейчас из себя матерого следопыта изображаешь? Зачем ты вообще сюда сегодня явилась? Ладно, с Китнисс, но одна. Что бы ты делала, если бы я на тебя не наткнулся?

‒ Умерла бы, ‒ хочется сказать мне, но я решаюсь ответить на другой вопрос. ‒ Я хотела помочь. Китнисс забирала добычу из ловушек, чтобы мясо не протухло раньше времени, ты ведь из-за работы в шахте не можешь каждый день в лесу бывать, и дичь может испортиться.

‒ Ты вообще ничего не понимаешь? ‒ он качает головой, словно не может поверить в то, что я только что сказала. ‒ Твоя помощь здесь не нужна! Это делает Китнисс: только ей я доверяю, а пока ее нет, я справлюсь один!

Не нужна. Вот и все. Правда медленно, словно тягучая лава, доходит до моего сознания. Он доверяет только ей. Гейл любит Китнисс! Все куда проще, чем я думала. Я ему не нужна, ему нужна она, а я вторглась в святая святых – в лес, который принадлежит только им двоим. Вот почему он злится. Он думает, что она могла приводить сюда Пита. Могла ли? Какая разница? Гейл все равно уже ревнует, потому что он любит Китнисс. Теперь я знаю. Знаю то, во что так старательно не хотела верить.

Сердце разбивается на тысячу осколков. Больно. Больнее, чем тогда, когда я ободрала колени. Сейчас с меня как будто целиком кожу содрали, а в кровоточащее мясо еще и кучу кинжалов загнали. Гейл любит мою лучшую подругу… Любит свою двоюродную сестру.

Впрочем, чего удивляться? До темных времен такие браки не были редкостью. Кузены часто женились на кузинах, чтобы избежать кровосмешения…

‒Эй, фея, ты живая? ‒ раздается откуда-то издалека почти успокоившийся голос. Я поднимаю глаза и замечаю Гейла, по-прежнему стоящего рядом. Почему он не ушел? ‒ Обиделась, да? Чего ревешь - то?

Слезы и, правда, бегут из моих глаз и тут же застывают от холода, превращаясь в ледышки и царапая кожу. Неважно. Мне хочется бежать. Бежать далеко в лес. Остаться в нем и умереть от холода и голода. Может, быть тогда он поймет…

‒ Просто я замерзла. Из-за холода слезы и бегут, ‒ звучит мой хриплый лживый голос.

‒ Понятно, значит, сейчас пойдем домой. Не хочу, чтобы на моей совести была твоя пневмония.

Мы молча выходим из лесу, и я иду так быстро, как только могу, временами переходя на бег, не желая оставаться рядом с ним лишние минуты. Гейл хмурится, ему как будто даже не по себе от тех слов, что он наговорил. Несколько раз он даже пытается извиниться, но я стараюсь не смотреть в его сторону. То, о чем он промолчал гораздо хуже произнесенных слов. Гейл любит Китнисс. Любит Китнисс. У забора он опять что-то пробует сказать мне, но я уношусь вперед в город, не найдя в себе сил и желания его слушать. Он любит Китнисс.