Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)

‒ А теперь мы выберем трибута-юношу, ‒ восклицает капитолийка и тянется за бумажкой в шар с мужскими именами. Вторая волна страха с новой трепещущей силой заполняет мой мозг. Лишь бы это был не Гейл. Лишь бы не он! Но его бумажек слишком много. Сорок две, сорок две! А я ничего не могу изменить. Я в безопасности. А он? Ему не на что полагаться, кроме удачи да моей молитвы о том, чтобы на листочке, вытащенной из хрустального шара не было написано имя Гейл Хоторн. А я? Я не переживу, если он окажется стоящим на той ужасной сцене приговоренных к смерти. Я сжимаю кулаки и жду. Секунды превращаются в года.

‒ Пит Мелларк, ‒ восторженно заявляет Эффи Бряк, а у меня так подкашиваются колени. Белокурая девушка с пухлыми щечками, стоящая передо мной закрывает лицо руками, пытаясь сдержать тяжелые рыдания. Делли Кортрайт плачет не зря. Бедный, бедный Пит! Он так любит Китнисс, сегодня он, наверняка любовался ее платьем, подчеркивающим стройность хрупкой фигуры и красиво уложенными волосами, придающими ей особую привлекательность, а жестокий Капитолий хочет их стравить на арене Голодных Игр. Выигрыш одного станет смертью для другого, и Делли знает, что шансов на победу у Пита куда меньше, чем у Китнисс.

Комментарий к Та самая Жатва

Много повторов из книги, но очень хотелось описать эмоции Мадж

========== Прощание и надежда ==========

«Даже думать не смей плакать! ‒ веду я мысленный диалог сама с собой, стоя у дверей комнатки прощания. ‒ Китнисс и без меня плохо, не стоит ее еще больше расстраивать. Только не плакать. Держаться!». Сжимаю руки в кулаки так сильно, что на коже от ногтей остаются кроваво-красные следы. Больно. Больно ‒ это хорошо, физическая боль притупляет боль душевную.

Хлоп, и тонкая деревянная дверь со всего размаху ударяет о противоположную стенку: миротворцы вытаскивают в коридор обезумевших от горя Прим и миссис Эвердин. Обе рыдают в голос, даже не пытаясь вытереть с впалых бледных щек водопад неиссякаемых слез. Непонятно откуда взявшийся Гейл, бледный и растерянный, подбегает к ним, пытаясь помочь, но мама Китнисс лишь тяжело качает головой и шепчет срывающимся голосом:

‒ Нет, ничего не нужно. Уже ничего.

Гейл уходит в сторону и начинает мерить длинный коридор семимильными шагами, видимо, таким образом, он отчаянно пытается успокоиться, но страх, тоска, беспокойство и трепет крепко держат его за горло и не выпускают из своих цепких лап. Я охаю и понимаю, что пропустила свою очередь. Крупный широкоплечий мужчина с опаленным лицом от долгой работы у огня осторожно поворачивает дверную ручку и аккуратно, боясь создать лишний шум, входит в комнатку для прощания. «Мистер Мелларк», ‒ подсказывает мне память. Минуту назад он попрощался с сыном, а теперь идет к Китнисс. Что он хочет ей сказать? Попросит о союзе с Питом или откроет его сокровенную тайну. Знает ли он о ней вообще? Ведь мой папа и не догадывается о том, что я неравнодушна к мальчику из Шлака, который уже дыру на здешнем ковре протоптал. Мне все равно не узнать никогда: чужая душа потемки.

Выходит он быстро, еще более расстроенным, чем зашел, выходит и, не оглядываясь, спешит к выходу. Я бросаю взгляд на дверь и медленными шагами захожу в эту камеру пыток для родных и близких трибута.

Китнисс не плачет. Еще бы! Китнисс решительная и спокойная, как всегда. Она не из тех, кто льет слезы, она стойко переносит все удары судьбы, и я горда тем, что мы дружим. Китнисс благородная, она смогла сделать то, на что я бы никогда не решилась. Никто бы не решился, потому что каждый трясется только за свою жизнь…

‒ На арену разрешают брать с собой одну вещь из родного дистрикта. Что-то, напоминающее о доме. Ты не могла бы надеть вот это? ‒ говорю я и протягиваю ей свою брошь, предусмотрительно снятую с платья несколько минут назад.

‒ Твою брошку? ‒ удивляется она.

‒ Я приколю тебе ее, ладно, ‒ шепчу я и осторожно прикрепляю сойку к голубому лифу. ‒ Пожалуйста, не снимай ее на арене. Обещаешь?

‒ Да, ‒ коротко отвечает она.

«Тетя Мейсили, если ты слышишь меня, то защити ее, пожалуйста. Сделай так, чтобы она вернулась к семье!» ‒ мысленно обращаюсь я к своей родственнице, настоящей хозяйке броши, которая много лет назад умерла на играх. Наклоняюсь и целую подругу в щеку. Господи, лишь бы она не выбросила мой подарок в ближайшую мусорку.

Через несколько минут я покидаю комнатку, а мое место в ту же секунду занимает Гейл. Смотрю на противоположную дверь, и вижу, что оттуда выходит один из городских друзей Мелларка. Очереди нет. Отчего-то меня пронзает странное волнение: я хочу и Питу кое-что сказать на прощание. Медленно вхожу во вторую комнатку и успеваю разглядеть ее гораздо лучше той, что была у Китнисс. Хотя они обе абсолютно одинаковые: красивые с дорогой, резной мебелью и яркими шторами на окнах. Зачем все это? Чтобы порадовать трибутов в последний раз: в основном-то в нашем дистрикте только серая грязь и нищета.