Николай Филиппович сидел рядом, поглаживал черную бороду, буравил жену и приезжего всевидящим оком:
– Ты бы, мать, чем говорить, гостинец бы лучше организовала ребятам.
– Ой, батька, стесняюсь. Я ведь, не утаишь греха, заикнулась было тогда, после операции, Варнакову Станиславу Ивановичу на этот счет. Он на меня как глянул!.. А Дементьевым послала, послала посылочку. Что за люди! Они ведь и в больнице нас навещали, и проводили. Понятливые. Хоть и молодые они, а повидали всего. Юрик в детстве блокаду перенес. Валя в войну девчонкой малой на завод работать пошла.
– А что за посылку вы им послали?
– С картошкой. Хо-о-ро-шая она у нас уродилась нынче. И врачам бы выслала. Обидеть боюсь.
Вернувшись в Москву, встретился я и с Дементьевыми, и с сотрудниками Всесоюзного научно-исследовательского института глазных болезней, которым поведал о несостоявшемся для них презенте – сибирской картошке.
– Милые старики! – сказал хирург С. И. Варнаков, делавший операции, и добавил: – Я всё по утрам любовался, как Валентина Ивановна ухаживала за Николаем Филипповичем…
Затем меня знакомили с работой отдела, показывали оборудование, поясняли, что в институте применяются самые что ни на есть новейшие методы лечения – и, в частности, ультразвуковая микрохирургия, операции при показаниях с помощью лазера, вживление искусственного хрусталика глаза. Таких операций сделано много тысяч. Присутствовал я на одной из них. Видел неимоверное напряжение хирурга, его нечеловеческую усталость после работы и нечеловеческую, отчаянную радость исцеленного.
И вдруг у меня неожиданно для самого себя возник вопрос: а сколько же стоит такая вот операция на глазе, какую сделали, допустим, одной Валентине Ивановне Байковой?
– Это смотря где, – услышал в ответ. – В Соединенных Штатах, например, свыше тысячи долларов.
Да, есть над чем поразмыслить!
Пенсионерам Байновым на пути к исцелению встретилось много добрых людей, отзывчивых, щедрых. И все-таки чудо прозрения жителей дальней сибирской деревни стало возможным прежде всего благодаря незримому присутствию в этой истории главного лица – нашего государства. Государства, на знамени которого начертаны такие привычные для нас слова: все во имя человека, на благо человека.
Еще хочу заметить: когда я по отдельности толковал с героями этой истории, каждый задавал один и тот же вопрос: «Хотите обо мне написать?» И тут же следовала просьба: «Не надо…» Врачи говорили, что уж если рассказывать о ком, так это о москвичах Дементьевых. Дементьевы, в свою очередь, призывали «воспеть медицину»…
Все это, безусловно, можно отнести к скромности наших людей, умению уважать заслуги других. Но кажется мне, что кроется здесь и нечто большее – обостренное чувство коллективизма.
«Чувство коллективизма в крови у нас, в нашем дыхании, нашей памяти, обогащенной памятью отцов. И в том наша сила» – это слова московского учителя Б. Г. Рубашевского, соседа Байновых по больничной палате. Кстати, благодаря ему и стали известны нам эпизоды из их жизни. Человек наблюдательный, Борис Григорьевич увидел в этой, в общем-то, житейской истории много характерного и примечательного. «Николай Байнов был солдатом, когда родился хирург Варнаков. Конечно, Байнов, проливая кровь на войне, не думал, что этим самым дает возможность спокойно расти и учиться будущему своему спасителю, – философски размышляет учитель, – он просто сражался за Родину. А она не забыла его заслуг».
Сказано мудро. Этими словами можно бы и закончить рассказ о поездке сибирских стариков «за глазами» в столицу. Но, думается, надо поведать еще кое о чем. Прозрев, Николай Филиппович и Валентина Ивановна первым делом отправились на Выставку достижений народного хозяйства СССР, в павильон животноводства.
– А как же? – хлопотала Валентина Ивановна. – Приеду домой, опять на ферму работать пойду – пригодится!..
К сожалению, прийти ей туда не довелось. Ферму перевели в другое село. А вот Николай Филиппович осуществил задумку – сходил на охоту. На медведя. И повалил «чертяку».
– Овсы в совхозе топтал зверина. Зажирел до невозможности. Утихомирил. И другая польза. Ныне зима ох какая лютая у нас. Так я сало медвежье людям роздал, лесорубам, школьникам – от обмораживания первое средство.
Щеки сибиряка рдели румянцем. Крепок мужик!
Дружба закаляется в труде
Уже замелькали на страницах газет сообщения об удачно проведенной косовице. Уже примерились к рекордным цифрам комбайнеры. Казалось, все складывается хорошо, как вдруг полил дождь.
Он лил неделю беспрестанно, удивляя синоптиков и старожилов, не знавших такого разгула стихии в эту пору. Земля «разбрюзгла», хлебные валки поплыли. Обвисли на полевых станах и токах транспаранты: «Труженики района! Вот наши темпы. Четыре дня – свал. Восемь дней – обмолот. Ни шагу назад!» Этот лозунг-плакат смотрел на хлеборобов призывно и требовательно и оттого, что люди не могли отозваться на его горячие слова, жег душу еще сильнее.