Альтер Эго

Его сестра стоит в центре комнаты, вскинув и перекрестив руки. И музыка приходит откуда-то сама… Светящееся облако вокруг неё разгорается и начинается танец. И это даже не танец. Ему трудно понять, что это такое, но его переполняет восторг. Он видит уже не сестру, а огненный вихрь и птицу в центре, сотканную из алого с золотым, с крыльев которой разлетается каплями сила. И несколько капель касаются его лица и проникают под кожу. Кожа горит и ему кажется, что он может сесть на коня и скакать весь день без устали, или дойти пешком до моря, или обнять весь мир. И этот восторг ни с чем не сравним.

А потом мама выходит и улыбается. Ей гораздо лучше. И на её щеках снова румянец — скоро у отца день рожденья и у неё столько забот! И она смеется весело, совсем как раньше, когда она ещё была здорова…

Когда Рикард вошел сюда вечером, Кэтриона стояла вот так же, вскинув и перекрестив руки, словно собиралась танцевать над этой пропастью.

Так кто же она такая?

Завтра он обязательно это узнает.

Рикард запер окно и задернул портьеры, посидел ещё немного в кресле. Кэтриона спала. Он дотронулся до её лба. Жар ушел, и сон её был тих и спокоен, он вышел и тихо притворил за собой дверь.

* * *

Двери из красного дерева с резным орнаментом чуть прикрыты, на одной створке солнце, на другой луна…

Из-за дверей обрывки голосов. Мама снова ругается с дедушкой Асимом.

— Нет! Нет! Я не позволю! Лучше убей меня сразу! — кричит мама.

— Ты глупая женщина, — а голос дедушки наоборот спокойный.

Он всегда спокойный. Почему мама так на него кричит?

Дедушка её любит. Он всегда приходит тихо, бесшумно ступая бархатными туфлями по коврам, на нём зелёный парчовый халат и шелковая рубаха, и пахнет он хорошо — благовониями и гвоздикой.

Он слушает её истории и обязательно приносит подарки. В прошлый раз он подарил ей белого пони. С длинной гривой, украшенной розовыми лентам, с расшитой узорами попоной и золочеными копытами. А ещё красивое седло, скамейку и даже грума — мальчишку-верра, чёрного, как головешка и одетого в индиговый шелк.

— Ты не посмеешь! Ты не заберешь её у меня! — кричит мама всё громче.

— Ты совсем обезумела, как я вижу. Я заберу её. И сегодня же! И твоя глупость тому виной. И тебе лучше начать вести себя скромнее, если не хочешь отправиться в башню! Зря я не сделал этого раньше, — голос дедушки словно острое лезвие разрезает мамин крик, и она замолкает.

Он появляется сразу же, аккуратно притворяя за собой дверь. Кожа у него загорелая, и лысая голова покрыта каплями пота. Глаза, подведенные чёрным, смотрят пронзительно, и когда он не улыбается, его лицо выглядит строгим. Но он улыбается ей, как и всегда, протягивает руку и говорит мягким, как бархат, голосом: