Альтернативная личность

Марина, безуспешно сдерживая дрожь, поджидала адвоката, прислонившись к столбу со знаком «40». Жизнь казалась еще более мерзкой, чем вчера. И не спасало яркое утреннее солнце, и не радовал красивый зимний пейзаж, и синие тени на снегу раздражали. Марина пошевелила иссохшим ртом:

— Ненавижу вас всех!

— Что? — спросил адвокат.

— Всех ненавижу, — повторила Марина и поцеловала адвоката в губы.

— Знаю, — сказал адвокат. И сплюнул. — Поехали.

— Ключи! — Марина протянула руку.

Ей захотелось продолжить этот дикий ночной путь. Безмятежный путь странника. Кр-расота! И путь этот манил с таинственной силой. Не кончались приключения, ой не кончались. Разве не в этом счастье: никого не видеть, знай себе мчаться по пустынному шоссе, потягивать из бутылки. Кр-расота! А когда приспичит, не тащиться в кусты, а сесть прямо на дороге… Кр-расота!

— Ключи! — повторила Марина.

— На! — адвокат подбросил связку. — Куда ты?

— Куда глаза глядят. Искать на жопу приключений.

— Тебе мало?

— Еще как. Поеду, может, убью кого-нибудь.

— Дура! — сказал адвокат.

Марина запустила мотор. Адвокат стукнулся в стекло, протянул телефон. «По-зво-ни», — пошевелил он губами. Марина не ответила, бросила телефон на соседнее кресло. Взревела «Божья коровка», рванулась вперед.

— Дура! — повторил адвокат и тронулся в противоположную сторону. — На двести баксов залетел… — Мимо замелькали деревья, столбы, знак «Москва» со стрелкой… И еще черт знает сколько километров обратного пути.

* * *

Заверещал домофон — Сергей Арнольдович включился в происходящее — пришла Соня.

— Где карточка? — спросил он в микрофон.

— Откройте, это я, — сказала Соня, и Сергей Арнольдович представил, как она капризно трясет худыми плечами.

— Не открою.

— Ну, пожалуйста, — взмолилось лицо на экране. — Она далеко — лезть долго.

— Последний раз, — сказал Сергей Арнольдович и нажал кнопку.

Он захромал по ковру, опустил голову. За спиной раздался скрежет, скрипнула дверь.

Сергей Арнольдович вдруг увидел два неприличных эллипса.

— Это что такое?

— Это? — переспросила вошедшая Соня, отмахиваясь от табачного дыма. — Это — собачка нашлась.

— Собачка нашлась? — побагровел Сергей Арнольдович. — Собачка… Зачем ты со мной так?

— Я… Как «так»? — испугалась Соня и захныкала. — Знаете, какая она?

— Какая? — Сергей Арнольдович сел на стол, привлек к себе Соню. Соня нырнула в отеческие объятья. — Ей нужно помогать, жалко ее…

— Хозяйка поможет, — сказал Сергей Арнольдович и погладил Соню по плечу. — Не плачь, не плачь…

— Бабушке помогать, — затряслась в рыданиях Соня.

Сергей Арнольдович отстранил от себя Соню — дел много, а он нюни распускает — и тут же выключился из происходящего. Итак, пять лет, четыре убийства, декабрь. Сергей Арнольдович нахмурил лоб, пожевал мундштук. Еще что? Ровным счетом ничего. Он в сердцах пнул кресло, заковылял по ковру. Убийства совершаются ежегодно. Одно убийство, и нет гражданки. Убийца… — или убийцы? — не найден. Сергей Арнольдович остановился. А может, пронесет? Может, насытился он? Берггольц опустился на пол. Двадцать отжиманий! Делай раз. Делай два. Сегодня и ежедневно. Раз — два. Приближается — удаляется, приближается — удаляется его длинноносая тень. И ведь без видимых причин убивает. Хоп и нет человека. Режет, душит. Как будто играет. Да! — играет. Не берет ничего. Преподаватель, начальник цеха, прапорщик, безработная. Следующая — кто? И никакой связи.

Сергей Арнольдович тяжело задышал, свалился в кресло. Прапорщик была первой. Отвердевший на морозе труп. Изогнутые, замерзшие пальцы. Незамужняя начальник продовольственного склада. Да, была первой. И он искал. Рыл землю. Никаких подсказок. А потом Сергей Арнольдович ушел. Вчистую. Берггольц понесся в тот злополучный летний вечер. Безобразная подворотня, три выстрела, один из которых его, беспамятство. И теперь он — никто. Никому не нужен. Был сыщик, а теперь — нет. И что прикажете делать? Сергей Арнольдович мало что умел. А из того, что умел — быть сильным, быть жестким, искать и находить. Эх, ма! Квалификацию не пропьешь, — сказал он себе и взялся за старое. Частным образом взялся. Заработки шли ни шатко, ни валко — хоть благотворительностью и не занимался. Но четыре убийства! — без пяти минут пять — святое дело. Вот именно, пять. Дело чести.

* * *

Вечером Сергей Арнольдович принес несколько газет, какие-то записи, бутерброд. Он взялся, в который раз за день, перечитывать некролог. Помпезный, надо сказать некролог. Сергей Арнольдович почему-то полагал, что… Что подобные статьи, статейки, есть лицемерное одолжение, которое живые оказывают покойному, конечно же, не из сострадания, а из чувства лоснящегося превосходства: ты давай сегодня, ха-ха, а я завтра, ха-ха. И тем не менее, никто не хотел бы уйти без некролога. Никто. Пышного, витиеватого: «она была для нас… все самые лучшие ее… смерть отняла у нас…» Сергей Арнольдович покачал головой. Всем хочется памяти, памятника. Ухватиться за жизнь, не отпускать. Заплакать на дорожку. По себе заплакать.