Альтернативная личность

Дерева! Чего шуметь, лучшая защита — нападение? Опоздала на полчаса. Не дружит она с порядком, ой не дружит. А хуже всего, что не хочет дружить. Сергей Арнольдович принюхался. Вечно от нее тиной пахнет. Бардак, один бардак кругом. А в коридоре что делается! Повсюду следы ее Жорика!

— Где? — Соня оглянулась. — Не вижу. Вы просто терпеть его не можете… А тиной от меня, к вашему сведению, не пахнет. Духи это. Еще скажите, болотом! А от вас… От вас — кровью. И машинным маслом.

— Жорика? Не люблю и не скрываю. — Сергей Арнольдович шагнул за стол, протянул бумагу. — Почему не заполнила? И почему без карточки? Я не секретарша, бегать на каждый звонок. И почему опоздала?

— Начинается… — выдохнула девушка.

Через полчаса все вернулось на свои места: пили кофе. Соня — обычный, Сергей Арнольдович — без кофеина: здоровье беречь чтобы. Из всех ВП — вредных привычек — он позволял себе лишь курение, оставил на память о тех временах.

— Ну, как отдыхала? — спросил Сергей Арнольдович примирительно.

— Хорошо. С Жориком на лыжах катались. — Соня показала синяк.

Сергей Арнольдович представил долговязого на лыжах… Дылду этого, шпалу. Этот кол, единицу эту. Вопросительный знак. Гусеницу. Бр-р… И фамилия соответствующая, Гусеницын. Смех!

— А вот где были вы? Звонила несколько раз — никто трубку не брал.

— Выходил, — сказал Сергей Арнольдович. — Не заговаривай мне зубы… Так, значит, твоя задача сейчас: езжай к своей старушке, тщательным образом ее расспроси. Кстати, как ее зовут?

— Жуля, кажется.

— Старушку!

— Баба Маня, кажется.

— Ты очень безалаберная, Соня!

— Вы уже говорили.

— Ничего, повторю.

— Я думала… вы по своим каналам пробьете. Собачку.

— Пробьете? Может, расскажешь мне, как собачек пробивают?

Соня пожала плечами.

— Подтвердить ей, что бесплатно?

— Подтверди. — Не хватало, чтобы старушка пошла жаловаться. — Все, езжай!

Соня обиделась. Ехать к старушке не хотелось. При таком подходе много не наездишься. Платит мало, занудничает. И чего она терпит? Соня пошла одеваться. Жорик, жалко, уехал — мог бы подбросить.

— Проездной на полке, — сказал Сергей Арнольдович, углубляясь в бумаги.

— Знаю, — отозвалась Соня и гордо хлопнула дверью.

Отправив Соню, Сергей Арнольдович тотчас сосредоточился на главном деле. Дело. Он задумался… Итак, кто у нас в списке? Имена. Абсолютные тезки. Все Марины и все Глуховы. Жуть. Три из них внесены в телефонный справочник Москвы. Так, где он? Куда она вечно все прячет? Помощи — никакой. Как с хрена дров. И обижается. Строже нужно быть к себе, строже… Сергей Арнольдович, наконец, увидел его. Вот кто его туда сунул?

Конечно, он не немец: выросший в детдоме сирота лишен национального признака, но ведь немецкости человеку придает самодисциплина, строгость. Нашему человеку не помешает добрая их доля. Непроницаемый взгляд, щепетильность в отношениях, дотошность в делах, рвение. И ты без пяти минут немец. А гены? Все-таки сказываются они, должно быть.

Сергей Арнольдович раскрыл справочник. Буква «мэ», буква «мы»… Тьфу ты! — полностью выбила из колеи — буква «гэ»! Так, «гла», «глу». Глухов, Глухова Александра, Глухова Анна… Вот она: Глухова Марина Петровна. Три штуки. Сергей Арнольдович посмотрел в окно. Четыре убийства. Четыре Марины. Две — уже закономерность, а четыре… Ежегодные убийства, декабрь месяц. На первое Сергей Арнольдович обратил внимание пять лет назад. Работая в отделе. Оно, так же как и последующие, по горячим следам раскрыто не было. Все женщины убиты в разных городах, в том числе и в Москве, но все были москвичками. Пять лет, четыре женщины. В Москве их пять, вернее — было пять. Теперь одна. И ведь не позвонишь ей, последней, не скажешь: «прячьтесь, по вашу душу идут». А что скоро, Сергей Арнольдович не сомневался. Эх, конец декабря, конец декабря…

* * *

На скамейку взгромоздилась, высокомерно каркнула ворона. «Смелая», — подумал Андрей и махнул рукой. Соседка не шелохнулась.

— Не видит она, — сказал незнакомец.

Безлюдная аллея, кованая ограда, дорожки, посыпанные песком. Андрею понравилось здесь. И собеседник хороший. Правда, Андрей все еще стеснялся спросить его имя. Ничего, как-нибудь.

— Ваш кофе. — Незнакомец протянул бумажный стаканчик. — Бутерброд хотите? С сыром. А с колбасой? Как знаете. Я с вашего позволения перекушу.

«Определенно хороший», — заключил Андрей. С ним можно было говорить. Обо всем говорить. Незнакомец не лез в душу. Хорошее это качество — уметь удержаться. Андрей вздохнул, спрятал руки в карманы.

Пошел снег. Андрей поднял голову. Небо было ясным. Слепой снег! Вот что иногда остается от жизни: слепой снег. Облако повертелось и ушло — умерло, а снег все еще летит к земле, живет. Как голос на пластинке. Да уж, пластинки. Андрей закрыл глаза. Одна коробка и всего одна пластинка. Боже, как давно это было. А потом в ней поселился домашний театр, и пластинка переместилась на книжную полку. А картонные фигурки, они были будто живые: иногда Андрею казалось, они шевелятся там, в коробке из-под пластинок. Катька называла их куклами. Смешно.