Альтернативная личность

А сегодня Матвей проснулся рано, сразу спросил об отце. Но что она могла ему сказать? Честно пообещала, что папа скоро приедет. Она в это и сама верила.

Перед уходом в аптеку, Катька решилась на сложный, но правильный шаг: приняла решение, наконец, позвонить свекрови и пригласить ее встречать Новый год. Нельзя так, должен ведь кто-то быть благоразумным. За хороший поступок всегда жди хорошего. Пусть корысть, но разве такая корысть неуместна. Нет? Если даже нет, она все равно свекровь пригласит. Решила уже. Когда каждый простит друг другу немного, а себе ни фига не простит, тогда и не будут носиться по встречной полосе люди, которым на других плевать.

Катька услышала шаги, смахнула слезы и обернулась. В кухню прокрадывался медвежонок.

— Тебе нгавится мой костюм, — спросил Матвей.

— Очень, — улыбнулась Катька. — Это ты сейчас так громко в лесу рычал?

— Я, — кивнул медвежонок. — Стгашно?

* * *

Андрей приоткрыл глаза и в смутном пятне угадал лампу, забранную клеткой.

— Нравится? — спросил незнакомец. — Ваш кабинет…

— Какой же это кабинет? — удивился Андрей. — Это палата.

— Ну, знаете, у вас семь пятниц на неделе: то кабинет, то палата. Определитесь, наконец.

— Уже определился, — махнул рукой Андрей, прошел к окну и присел на подоконник.

— Вы простили ее? — спросил незнакомец. — Пять лет прошло… Пять жертвоприношений.

— Простил. — Андрей посмотрел за окно. — Простил и готов забыть.

— А почему пять? — поинтересовался незнакомец. — Если не секрет, конечно.

— Не секрет. Все пять, какие в Москве были… Напрочь. Пять лет она преследовала меня повсюду. После пятой все прекратилось. Хотел, чтобы навсегда ушла от меня. Теперь ушла…

— Довольны?

— Удовлетворен, — кивнул Андрей. — Будто груз с плеч сбросил. Не видите?

— Вижу, — улыбнулся незнакомец. — У вас треть лица в череп вдавлена, позвоночник сломан в нескольких местах, о прочем я не говорю. Зачем вы это сделали? Решили себя — шестым? Боялись найдут? Трусили, как всегда? Вы ведь не самый смелый в этом городе человек? Чего молчите?

— Совсем не боялся, — отозвался Андрей. — Не хотел оставаться здесь. А по большому счету, вашу ошибку исправлял. Не нужно было у меня на поводу идти. Вы нарушили правила, я нарушил…

— Вот-вот, сваливайте на меня, валяйте. Сделаешь хорошее, а потом боком выходит.

— Да ничего хорошего вы не сделали. Так, имитация. Еще начните хвалить себя!

— Идите вы… — обиделся незнакомец и замолчал.

И Андрей замолчал, разглядывая снующих за окном воробьев. Завтра был бы день рождения сына. Пять лет, не шутка. Катька наготовила бы салатов, испекла «Шарлотку». Матвея бы дергали за уши. А потом — Новый год. Андрей вздохнул. Никакого Нового года теперь не будет. Вернее, год-то будет, Андрея не будет, вот какая штука. Он заварил эту кашу и ему расхлебывать…

В день, когда он принес пятую жертву, Андрей вернулся домой поздно: вошел в подъезд, вызвал лифт и нажал на кнопку. Выйдя на площадке последнего этажа, он прошел к окну, распахнул раму, посмотрел вниз. В сумраке едва угадывался занесенный снегом тротуар. Он подтянулся к подоконнику, сел на него и перекинул наружу ноги. Дождавшись, когда уйдет припозднившийся прохожий, Андрей бесшумно скользнул вниз…

Открыв глаза, Андрей увидел мост. Андрей вспомнил, что движение по мосту предусматривается лишь в одну сторону. Покойникам когда-то вкладывали в рот монетку. То были другие времена, теперь на лодке не переправляли — везли на машине, а монетку, в оплату за доставку, можно было держать в руке, и лодку заменил бесконечный бетонный мост, украшенный банальными солнышками-цветочками. А перевозчик не менялся, — не шибко разговорчивый худой человек.

Вопреки всему, это была не первая поездка Андрея. «Только теперь уже последняя», — окончательно определил он. Незнакомец помог Андрею усесться в кресло — не так легко со сломанными костями сохранять себя в нужном положении — закрепил на Андрее ремень, сложил на коленях искалеченные руки, тронул машину. Не сожаленье почувствовал Андрей, но облегченье. Жизнь не удалась, и не удалось все, что он задумал. Его не волновал дом, который нужно было построить, и который он не построил, а пользовал чужой, его не волновало дерево, которое он не посадил, а если и посадил, то не вырастил, — темой волнений был сын. Это все, что он задумал, не много. И это не удалось. Такая тема. Как навязчивая идея, как квинтэссенция несостоявшейся жизни, как цель, которую не поразил. И если расходы не оправдывают цель, зачем они? Зачем жизнь? Остается свесить ноги, дождаться, когда уйдет прохожий, шагнуть вниз. И все решится враз.