Америго. Человек, который дал свое имя Америке

Остров женщин, о котором отчитывался Веспуччи – тоже традиционная тема. Сама идея предположительно уходит корнями в эпизод из сказания о Ясоне и Золотом Руне: когда аргонавты прибыли на остров Лемнос, то узнали, что здешние женщины истребили мужчин, отомстив им за измены с женщинами соседнего острова. История тесно сплелась с темой амазонок, которые в античности не считались островитянками, но кого древнегреческий историк и собиратель мифов Диодор Сицилийский в первом веке до нашей эры сделал таковыми. Очевидное заключение, что должен существовать аналогичный остров, населенный мужчинами, с которыми амазонки периодически встречались для произведения потомства, относит нас назад по меньшей мере к арабскому географу аль Идриси, работавшему на Сицилии в 12-м веке. Марко Поло утверждал, что слышал о паре таких островов. О том же писал и Колумб. Один из наиболее полных доступных нам отчетов принадлежит Мандевиллю, который называл амазонок «благородными и мудрыми», хотя и признавал, что они добились независимости путем убийства мужского населения и сохраняли status quo, оставляя на произвол судьбы или убивая своих детей мужского пола. Несомненно, в его рассказе, исполненном черного юмора, присутствовала женоненавистническая ирония[193]. Когда Веспуччи упомянул эту историю, он, возможно, вспомнил Пентесилею – мифическую царицу амазонок, встреченную Данте в Чистилище; она послужила Америго моделью для описания женщин на острове гигантов.

Переработки мифов Данте, очевидно, крепко засели в голове Веспуччи. Но главным для исследователя стал миф об Улиссе, классическом мореходе. Дантов Улисс отличался от других. Например, поэт заставил его утверждать, что за Геркулесовыми столбами[194] [195] не было людей. В умозрительном представлении Веспуччи это звучало эхом традиционной, древней и привычной географии, опровержению устоев которой он помог и гордился этим обстоятельством. Но Улисс Данте был более богатой, значимой и глубоко ироничной фигурой для Веспуччи. Как часто случалось с дантовыми адаптациями классических героев, его Улисс путешествовал дальше, чем предусматривала традиция. Он совершил новое путешествие, удивительным образом предвосхищая путешествия Веспуччи – за Геркулесовы столбы, поворачивая к югу и за экватор. Его стремление вызвало божественный гнев. «От новых стран поднялся вихрь, с налета/ Ударил в судно, повернул его…[196]»[197]. Перед смертью Улисс мельком увидел земной рай.

Он умер во время экспедиции, похожей на экспедицию Веспуччи, путешествуя в той воображаемой географии, в которую поверил Америго. Последний так и не смог избавиться от этого влияния. Он продолжал слышать эхо и видеть образы Данте, и особенно его описания вояжа Улисса, когда тот плыл под южным небом вдоль ранее неизвестных побережий. Когда Америго покинул Севилью, то претворял в жизни строки:

     Севилья справа отошла назад,
     Осталась слева перед этим Сетта.

     «О братья, – так сказал я, – на закат

     Пришедшие дорогой многотрудной!
     Тот малый срок, пока еще не спят
     Земные чувства, их остаток скудный
     Отдайте постиженью новизны,
     Чтоб солнцу вслед увидеть мир безлюдный!

Данте «Божественная комедия», пер. М. Лозинского

Находясь к югу от экватора, Веспуччи заново пережил видение Улисса, мерцающие звезды «другого полюса», в то время как знакомое небо ушло за горизонт[198]. И водоворот, втянувший в себя и убивший дантова Улисса, закрутился в тот момент, когда герой уже видел земной рай, – гору немыслимой высоты, «подобных гор я ни в одной из стран не видывал»[199].

Петрарка, которого Веспуччи также цитировал и которого читал каждый образованный тосканец, разделял тщеславие Данте и превратил метафору путешествия за пределы Геркулесовых столбов в лейтмотив собственной жизни. «Улисс, – заявил он, – путешествовал не больше и не дальше, чем я»[200]. Для Петрарки это было фигурой речи; Веспуччи мог с гордостью говорить об этом как о факте своей биографии.

Петрарка был кабинетным путешественником. Но его работа была пропитана морем. Сама его жизнь, как он писал, была путешествием. Кораблекрушения в то время случались постоянно, утонуть в море было нетрудно, хотя поэту в жизни это никогда не грозило[201]. Цитате из поэмы Петрарки о крестовом походе «O aspettata in ciel» в тексте Веспуччи удивляться не приходится. Фраза, которую он цитирует по поводу метательного оружия (буквально «выстрелы, переносимые ветром») – о варварах, которые, как считает Петрарка, живут на восточном краю обитаемого мира, и она включена в пассаж, программный для всей карьеры Веспуччи: