Американки в Красной России. В погоне за советской мечтой

Они проезжали области, пострадавшие от голода. Повсюду видна была разруха, отчего бросалось в глаза относительное благополучие американцев, и им становилось трудно сберегать свои драгоценные припасы – а заодно и физическое здоровье. В поезде имелся вагон-кухня, и еду раздавали во время продолжительных остановок. Колонисты выстраивались в очередь, получали каждый свою порцию, а потом ели, «усевшись на рельсы, где их обступали вездесущие попрошайки и беспризорные дети». Рут жаловалась на нескольких товарищей по группе, которые слишком «сердобольничали»: угощали или чем-нибудь одаряли самых жалких на вид детей из тех толп голодных оборванцев, что роились вокруг спецпоезда. Рут часто напоминала товарищам: кузбасские колонисты приехали в Россию не как сотрудники гуманитарной миссии, а как ценные специалисты. Жалобные крики изможденных детей, в самом деле, надрывали сердце, «и трудно было удержаться и не отдать им все, что было», однако сама Рут не «сердобольничала»[298].

В одном месте поезд на несколько дней задержался возле временного морга, где лежали тела умерших от холеры. Запах оттуда доносился нестерпимый. Рут совершила вылазку в ближайший городок – «унылое место» с заброшенным садом вокруг полуразрушенного особняка, захваченного большевиками. Посреди сада стоял красный деревянный памятник, увековечивавший революцию. На обратном пути к станции Рут увидела очередную ватагу ребятишек, попрошайничавших и рыскавших в поисках объедков. Наконец, поезд снова поехал дальше, и Рут продолжила наблюдать из окна за меняющимся пейзажем. Березы и полевые цветы чередовались с полями, которые крестьяне убирали вручную. Ближе к Уралу «волнующиеся луга и золотые поля сменила холмистая местность с сосновыми и еловыми лесами». Но на пути к Сибири «местность становилась все более однообразной, равнинной, и нас осаждали комары; часто шли дожди, и на сиротливых станциях стояла непролазная грязь». Рут с тоской думала о том, что где-то здесь ей предстоит провести два года[299].

Последние пятьдесят километров поезд полз целые сутки. В жаркий августовский день, когда американцы наконец прибыли в место назначения, их застигла врасплох красота местного пейзажа: через город протекала река Томь, «а на ее берегах рос прекрасный лес, где как раз вспыхивали огненными красками клены и березы, росшие среди высоких сосен»[300].

Встречал группу высокий, худой, «представительный мужчина с бородкой клинышком». Это был С. Ю. Рутгерс, который сам прибыл на место всего несколькими неделями раньше, чтобы взять на себя управление колонией – после того, как Ленин счел Билла Хейвуда никудышным руководителем. Рядом с Рутгерсом стояла его помощница и переводчица Бронка Корнблитт, коммунистка польско-еврейского происхождения. Она была больна туберкулезом, у нее был бурный темперамент, но и железная воля. Бронка выступала своего рода совестью колонии и была неколебимо предана Рутгерсу. Рядом с Рутгерсом стоял и Хейвуд – крупный, величавый, слепой на один глаз (из-за несчастного случая в детстве). Одет он был в русскую крестьянскую рубаху и глядел хмуро[301].

Работа в колонии началась под формальным руководством Джека Бейера – индейца-семинола, художника-оформителя и уоббли, который, как и Хейвуд, был арестован в США по обвинению в преступном синдикализме, но успел бежать в Советский Союз. Опыт уже показал, что из уоббли получаются пламенные радикалы и хорошие вербовщики, но плохие руководители. Что еще хуже, вербовщики на раннем этапе пренебрегли очевидной истиной, что колонии требуются не политические агитаторы, а квалифицированные рабочие. Важные вопросы решались в колонии при помощи массовых собраний, на которых колонисты до ночи спорили о том, как и что нужно делать; потом, устав от споров, они возвращались к работе, и каждый делал все так, как сам считал правильным[302].

В результате об успехах и речи не шло. Допускалось много ошибок, а усугубляли дело конфликты колонистов с местными жителями и вероятный саботаж со стороны последних. К тому времени, когда прибыла четвертая партия колонистов, большинство некогда очарованных энтузиастов успели вконец разочароваться. В первых выпусках Kuzbas Bulletin печаталось множество писем и статей, прославлявших «радости» работы в колонии, где «напор Пролетарской Энергии» со временем «создаст Новую Промышленность»[303]. Теперь от прежнего оптимизма и следа не осталось.