Amor legendi, или Чудо русской литературы

Здесь проявляется оптимистический принцип гончаровской мысли. Гончаров согласен с Шиллером, утверждающим: «Можно сказать, что во всякой человеческой личности, по предрасположению и назначению, живет чистый идеальный человек…» (VI, 258). Вследствие этого убеждения автор-повествователь все время возвращается к «честному сердцу», «чистой душе», «чистому, светлому и доброму началу», лежащему в основе натуры Обломова (IV, 168, 376, 473, 496, 500 и др.). И если в герое все-таки отсутствует «человеческое назначение», то это из-за дурного сочетания ложного воспитания с отсутствием самовоспитания. «Отвратительная идиллия» Обломовки и пассивность Обломова обусловливают общим и частным образом отказ от нравственного закона.

Несмотря на все недостатки, Обломов все-таки описывается как «честное сердце» и «чистая душа»; это обстоятельство поначалу удивляет, но и его можно объяснить, исходя из одного аспекта творчества Шиллера. Ведь Шиллер четко различает «прекрасную личность» и «доброе сердце» (VI, 494). Прекрасная личность, как идеальная форма прекрасной души, по Шиллеру, есть совершенство, потому что она ставит идею долга над случайной склонностью и потом соединяет их в гармоническом синтезе. Таким образом, для прекрасной личности «все обязанности будут ‹…› лишь легкой игрою» (VI, 494). В ней заключена «воля к свободе разума», а значит, нравственное человеческое существование, потому что «человек ‹…› есть существо, которое хочет» (VI, 488).

Доброе сердце, напротив, следует, прежде всего, случайной склонности к добру, не руководствуясь при этом долгом. Поскольку просто доброму сердцу не хватает четкого понятия о долге, оно не в состоянии преодолеть препятствия и достичь идеалов: оно ожидает добра, правды и красоты как не требующих усилий даров существования. Однако тот, кто не овладеет собственными желаниями, кто не «поступает разумно, сознавая и желая» (VI, 488), по мнению Шиллера, не обладает моральной силой и не может достичь высоты «прекрасного характера». Как идеальный образ, Штольц приближается к этой цели. Но Шиллер словно характеризует и Обломова, когда пишет:

Добрым и прекрасным, но слабым душам свойственно нетерпеливо настаивать на осуществлении своих моральных идеалов и огорчаться встречаемыми препятствиями. Такие люди ставят себя в грустную зависимость от случая, и можно всегда с уверенностью предсказать, что они уделят слишком много внимания материи в предметах морали и эстетики и не вынесут высшего испытания характера и вкуса (VI, 491).

Обломов – воплощение доброго, но слабого сердца, застывшего в оковах совершенно бессильных желаний. Но и от «сносного персонажа» мы, по выражению Шиллера, в конце концов «отворачиваемся с отвращением» (VI, 222). Штольц же, напротив, олицетворяя единение долга и склонности, в такой степени является поэтическим воплощением моральной силы, что выдерживает «высшее испытание характера», о котором шла речь в трактате Шиллера «О возвышенном» (VI, 491).

* * *

Обобщим сказанное. В письмах, воспоминаниях, статьях и романах Гончарова, прежде всего в «Обломове», прослеживаются связи с творчеством Шиллера. Это выражается в сходных идеях, образах, в обрисовке характеров и типе мышления. Уже заглавие романа «Обломов» можно считать отражением шиллеровской образности. Подобно Шиллеру, Гончаров пользуется противопоставлением части и целого. Человек-обломок Обломов противостоит «цельному человеку» Штольцу[731], творение противопоставляется творчеству. Даже физиономия и фенотип Обломова обозначены в сочинениях Шиллера. Если Обломов обладает «добрым сердцем», то и это обстоятельство не противоречит нравственной типологии Шиллера. Поэтому неудивительно, что именно он относится к тем «корифеям», о которых «прекрасный характер» – Штольц – постоянно напоминает Обломову. Творчество Шиллера было для Гончарова не только философской основой, но и просто «школой старых учителей».

Халат Обломова [732]