Amor legendi, или Чудо русской литературы

Описание одежды литературных героев традиционно используется как средство создания лейтмотива, символизации и характеристики персонажей. В «Отцах и детях» Тургенева англофильский дендизм Павла Петровича наглядным образом проявляется в его манере одеваться; в романе Толстого «Анна Каренина» сигнификативным носителем значения выступает черное платье Анны (ч. 1, гл. 22); гардероб Беликова из чеховского «Человека в футляре» является зеркалом его характера. Названия предметов одежды могут даже становиться заголовками произведений, как это показывает гоголевская повесть «Шинель». Это обстоятельство находит свое лаконичное выражение в рассказе Г. Келлера «Kleider machen Leute» («Платье делает людей»). Поэтому неудивительно, что в последнее время в литературоведении столь большое внимание уделяется языку одежды, vestimentary markers, и области невербального поведения, nonverbal behaviour. Предлагаются даже термины для обозначения условных единиц указанных областей – «сигнема» и «вестема».

В гончаровском романе «Обломов» наиболее ярким символом из предметов одежды является халат Обломова. Слово «халат» происходит из арабского языка и обозначает в русском языковом употреблении широкую, свободного покроя домашнюю одежду восточного типа[733]. Производное от него прилагательное «халатный» может, помимо прямого значения, иметь и значение «небрежный, неряшливый, халтурный». Конечно, давно уже было замечено, что халат Обломова – в тексте романа в редких случаях встречается и его синоним «шлафрок» – является образным носителем значения инертности и бесформенности. Так, в самом начале романа об Обломове говорится:

На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него (IV, 8)[734].

Одновременно подчеркивается, что благодаря своей просторности и мягкости халат не только соответствовал «азиатской моде», но и покорялся Обломову, «как послушный раб». Почти сразу же после этого следует утверждение, что «Лежанье ‹…› было его нормальным состоянием» (8). Во второй части романа, когда Штольц и Ольга пытаются вырвать Обломова из летаргии «обломовщины» и решить «обломовский вопрос», разочарованный в самом себе Илья Ильич называет себя «изношенным кафтаном» (187), а чуть ниже автор комментирует:

Этот обломовский вопрос был для него [Обломова] глубже гамлетовского. Идти вперед – это значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума ‹…› (189).

Тем самым однозначно заявлена символическая функция образа-мотива халата, направленного, прежде всего, на духовную и моральную сферу. При дальнейшем развитии действия надевание и снимание халата служат образному описанию перемены душевного состояния Обломова. Пока он восторгается идеалом активной, деятельной жизни, пока он признает правоту требования Штольца жить «без халата» (190), халат ему прямо-таки «противен» (195), жизнь в халате, халатную жизнь он не может себе больше представить (262) и велит «спрятать в шкаф» (308) свое злополучное облачение. Вместо него он заказывает «дорожное пальто» и опять начинает носить свой сюртук (190 и след.). В то время как дорожному пальто не суждено сыграть особой роли в жизни персонажа, поскольку Обломов так и не соберется с духом, чтобы предпринять путешествие, сюртук и фрак во второй и третьей частях романа служат показателями живого, активного отношения Обломова к Ольге Ильинской. Сюртук становится символом прогресса в образовании, трудовой морали, ответственности в любви.