Анатомия детектива

Что же он предлагает авторам? Жертва не должна быть общественным деятелем, ибо тогда преступление не будет носить частный характер. Виновник не должен быть заурядным преступником, ибо тогда из дела исчезнет пафос. Место действия должно быть пристойным, находиться в культурной семейной обстановке: это может быть, например, библиотечная комната. В отношении времени тоже желательно соблюдать такт, свидетельствующий о хорошем воспитании: убийство следует совершать по возможности ночью, в уютном одиночестве, а не при скандальных обстоятельствах, устраивая «сцену» у всех на виду.

По этому рецепту, вероятно, написал свое «Заранее задуманное злодейство» Франсис Айл.

Его английский читатель, расположившись у камина, мог приятно содрогнуться, приступая к чтению: «Доктор Биклейт решил убить жену. Однако первые конкретные шаги он предпринял лишь добрых несколько недель спустя. Убийство — дело серьезное».

В одном из своих заявлений С.С. Вэн Дайн слово «убийство» назвал самым энергичным в английском языке, в котором нет другого более «драматичного, захватывающего, императивного». Поэтому он и вставлял его в названия всех своих историй.

Обратите внимание, как Г.К. Честертон придает потенциальную энергию слову «убийство» в «Трех орудиях смерти»: «И тогда у него вырвался крик, о котором позднее говорили, что он был каким-то неестественным и новым. Это был клекот, который воспринимался с ужасом даже в том случае, если разобрать, что именно кричали, было нельзя. „Убийство!“ — так звучало резко выкрикнутое слово. Шофер клялся, что он и тогда остановился бы у тротуара, если бы не расслышал самого слова, а лишь уловил страшное его значение, которое ни с чем нельзя спутать».

Чарли Чен, мастер сыска Эрла Дерра Биггерса, знает четыре мотива для убийства: «Ненависть, месть, желание заставить замолчать измученную жертву. И, возможно, безудержная алчность».

Его американский коллега Фило Вене излагает в порядке важности побудительные причины, с которыми он сталкивался во время своих приключений: жажда наживы, ревность, месть, убийство, совершенное ради карьеры, достижения успеха, убийство на почве половых извращений.

Утверждения этих сказочных героев действительны и в реальной жизни. Однако детектив иногда сложнее действительности. Иногда он упрощает — ведь это сказка, а порой усложняет — по той же причине. В произведении Агаты Кристи «Убийство в трех актах» кому-то приходится необъяснимо и без всякой видимой причины умереть: просто убийца на нем испытывает рискованный метод.

Изобличительные признаки: мозаика тайны

Тайна — мозаичная картина, сложить ее можно из множества кусочков.

Clue[29] — это изобличающий след, вначале кажущийся незначительным или ничего не говорящим кусочек мозаики, без которого нет разгадки: своего рода отмычка, которой можно открыть замок тайны. «Что касается слова „clue“, его этимология идет из мифологии. Оно происходит от формы слова „clew“, что было точным переводом на староанглийский греческого слова „нить“. А это последнее непосредственно указывает на легенду о Тезее и Ариадне, на тот клубок, который афинский принц получил от критской принцессы, чтобы с его помощью после убийства Минотавра найти выход из лабиринта... С точки зрения следствия clue может быть присутствием или отсутствием осязательного предмета, может быть душевным состоянием или каким-нибудь событием... Какого бы характера не была clue, это нить, которая выведет расследователя преступления из лабиринта несущественных данных к свету полного понимания...»[30]

Итак, clue — это внешняя форма Тайны.

Оригинальность clue определяет и степень увлекательности истории. Дешевый мотив — оставленный в пепельнице на месте преступления окурок сигареты какой-то особой марки или носовой платок с монограммой — вряд ли использует взыскательный автор, разве что в какой-то новой связи.

Хорошая clue всегда имеет много значений. Она должна указывать правильное направление, но одновременно, а возможно, прежде всего, уводить в другом направлении или просто никуда не вести. Например, в истории «Решающий удар» Эллери Куина убийца умышленно оставляет clue, недвусмысленно указывающую на него самого, ибо уверен — и не ошибается, — что тем самым направит сыщика на ложный путь. И тот действительно долго предполагает: истинный убийца хотел, чтобы подозрение пало на невиновного. Автор, конечно, честен лишь тогда, когда чрезвычайно точно опишет вводящую в заблуждение или с трудом узнаваемую в его изображении улику.

В книге Эрла С. Гарднера «Случай с хромой канарейкой» важным следом было открытие, что на месте убийства у канарейки, находящейся в клетке, на одной из лапок коготки оказались длиннее, чем на другой, хотя свидетель утверждает, что в день совершения преступления примерно около критического часа хозяин срезал коготки с. обеих лапок.

Чтобы замедлить распутывание дела, автор преподносит clue временно скрытую. Он вводит отвлекающую внимание серию событий, а факты, необходимые для анализа изобличительного следа, подчеркивает только потом.