Анатомия мира. Как устранить причины конфликта

– Эй, поосторожнее, – предупредил Лу. – Я прячусь в ящике «Я лучше». Не пытайтесь сколотить себе «ящик» больше и круче моего!

Все дружно рассмеялись.

После того как смех утих, Элизабет спросила:

– И что, вам удалось найти то, что искали? Нашли ли вы для себя битву в арабском мире?

– Я находил битвы повсюду, – ответил Юсуф. – Но ни одна из них не казалась мне стоящей. В основном это были междоусобицы. Бесконечные маневры в попытках захватить власть и заполнить вакуум, образовавшийся после войны. Я уже не был заметной фигурой в этих битвах, а если бы и был, то перспективы все равно казались слишком мрачными.

– Так что привело вас в Штаты? – спросил Петтис.

– Теракты, – ответил Юсуф.

– Теракты? – Петтиса передернуло.

– Да. Убийство Джона Кеннеди в шестьдесят третьем году и Малкольма Икса в шестьдесят пятом. Их смертям посвящали громкие заголовки в арабской прессе. Тогда США еще не были открытыми союзниками Израиля, так что я и мои собратья-арабы смотрели на Америку с определенной надеждой. Я сочувствовал борьбе чернокожих американцев. Личность Малкольма Икса, который, как и я, следовал Корану, интриговала меня; знал я кое-что и о Мартине Лютере Кинге. Меня интересовала революция, которая, как мне казалось, назревала в Америке. Моя собственная революция была разгромлена, так что я начал смотреть на Запад. Буквально через месяц после войны я начал строить планы по переезду в Соединенные Штаты. Я хотел поступить в Гарвард или Йель и получить образование.

– О, – вставил Лу, – снова ваш ящик «Я лучше».

Юсуф рассмеялся.

– Может быть. С другой стороны, я просто не знал названий никаких других американских университетов. Через месяц, когда все необходимые документы были готовы, я сел в самолет Амман – Лондон, а оттуда уже улетел в Нью-Йорк. Потом я добрался до Нью-Хейвена, штат Коннектикут, где, как я знал, находится Йельский университет. Мне нужно было найти какой-то способ поступить туда. А если бы меня туда не взяли, я собирался перебраться в Бостон, поближе к Гарварду.

Всего через неделю после моего приезда в Нью-Хейвен, в августе 1967 года, начались расовые бунты. Видел я и печально знаменитые судебные процессы над «Черными пантерами» в 1970 году. А еще именно там я столкнулся с идеями, которые изменили мои взгляды на самого себя, на других и на весь мир. Именно там я познакомился с профессором философии Бенджамином Арригом, взгляды которого изменили мои собственные. Я встретился с профессором Арригом – или, как он вскоре попросил себя называть, Беном, – в парке Нью-Хейвен-Грин. Мы наблюдали, как полиция, вооруженная щитами и слезоточивым газом, задерживает чернокожих протестующих. И все эти сцены репрессий и насилия разворачивались на фоне трех христианских церквей в парке – надо сказать, довольно оригинальный задний план. Я пропустил мимо ушей слова конных полицейских, которые требовали от нас уйти. Волнения были серьезными, но я на родине видел вещи куда более суровые. Зрелище казалось мне притягательным.

И тут я заметил чернокожего, которого это зрелище привлекало так же, как и меня. Он стоял среди зевак, большинство из которых были белыми. Я с любопытством смотрел на него. Несмотря на взрывоопасность ситуации, он стоял неподвижно, как статуя – не злился, как его собратья, но и не бежал в страхе. Его лицо было серьезным и обеспокоенным.

Я пробрался к нему, чтобы узнать точку зрения чернокожих на этот конфликт; я считал, что, будучи угнетенным палестинским арабом, я смогу легко понять и принять ее. Эти люди казались мне похожими на моих братьев по ФАТХ. Если бы я увидел в толпе хоть одно знакомое лицо, то, наверное, сам бы, не раздумывая, бросился в облако слезоточивого газа. Подойдя к нему, я уже готов был посочувствовать его жестокой доле.

«Значит, угнетенные все же восстали против угнетателей», – почти безразличным голосом сказал я. Должно быть, в таких обстоятельствах такой тон казался очень странным.

«Да, – ответил мой собеседник, не отводя взгляда от происходящего. – По обе стороны».

«По обе стороны?» – удивленно переспросил я.

«Да».

«Как это? – возразил я. – Слезоточивый газ применяют только с одной стороны».

«Если вы посмотрите внимательнее, – ответил он, – то увидите, что слезоточивый газ хотели бы применить и те и другие».

Помню, я снова посмотрел на кипящую толпу и задумался, что он имеет в виду. Как вообще можно увидеть такое желание, даже если оно на самом деле есть?

«Откуда вы?» – спросил он, по-прежнему смотря вперед.

«Иерусалим, Палестина», – ответил я.

Он ничего не сказал. Я тоже повернулся к протестующим.

«Я знаю, что они чувствуют», – сказал я, показывая на них.

«Тогда мне вас жаль», – произнес он.

Я очень удивился.

«Жаль меня? Почему?»

«Потому что вы стали врагом самому себе», – тихо, но твердо ответил он.

«Потому что я хочу сражаться? – возразил я. – Потому что хочу восстановить справедливость после всего, что сделали со мной и моим народом?»

Он промолчал.

«Что, если в определенных обстоятельствах мое желание применить слезоточивый газ будет оправданно?» – спросил я, вспомнив одну из его предыдущих фраз.