Андрей Смирнов

в дом ведьмы принадлежала мне. Становилось ясным, что и объясняться с ведьмой придется мне же.

— Ммм... — глубокомысленно начал я. — Скажите, здесь живет женщина по имени Рихо?

— Может, и здесь, — ответил нам из темноты старушечий голос. — А вам-то что за дело?

— Да вот за помощью к вам обратиться хотели.

— За помощью? За какой-такой помощью?

— Рихо — это ты?

— Ну я.

— Говорят, ты во всяческих порчах разбираешься, — встрял Тибо, — и в проклятиях тоже.

Вот на господина моего порчу навели — снять надобно.

Старушка подумала. Мы терпеливо ждали ее суда.

— А где господин ваш?

— Так вот же мой господин! — радостно объявил Тибо. — Перед вами стоит!

Неопределенное белое пятно повернулось в мою сторону.

Некоторое время меня разглядывали.

—   Ладно,   —   смилостивилась   старушка.   —   Заходите.   Лошадей   вон   там   привяжите.   —   И,

махнув куда-то вправо, скрылась в доме.

Привязав   лошадей,   мы   вошли   внутрь.   Переднюю   часть   помещения   отделяла   ветхая,

составленная из множества лоскутков занавеска. За занавеской находилась комната побольше, худо-

бедно освещенная пламенем очага и мерцанием двух огоньков, тлевших в плошках с жиром.

Сама ведьма оказалась маленькой сухонькой старушонкой. Была она вся какая-то крученая-

перекрученая:   и   одно   плечо   ниже   другого,   и   макушка   вровень   с   горбом,   и   ногу   за   собой

приволакивает. Платье на ней было холщовое, серое, с железными и глиняными побрякушками, и

было этих побрякушек на ее платье — до черта. Ходила бабка опираясь на длинную рогульку. Зато в

доме было чисто, пахло дымом и свежей соломой. Горшки и ступки величественно выстроились на

полках.

Старушка   жила   не   одна.   В   дальнем   углу,   на   кровати,   тихо,   как   мышка,   сидела   еще   одна

женщина.

Я взгромоздился на табуретку, стоявшую перед очагом. Таким образом наши с ведьмой глаза

оказались примерно на одном уровне. Тибо мялся у двери.

— Ну, чего встал как истукан? — бросила ведьма моему спутнику. — Сядь туда. — И показала

на лавку.

Тибо   сел,   прислонился   спиной   к   стене   и   с   заметным   беспокойством   поглядел   сначала   на

ведьму, а потом на неизвестную в дальнем углу комнаты. А ну как начнут сейчас вынимать из него

его бессмертную душу!..

— Ну говори, — буркнула старуха Рихо, — что с тобой приключилось?

—   Памяти   лишился,   —   бесхитростно   ответил   я.   Старушка   поглядела   на   меня,   помолчала.

Хмыкнула.

— Что, вот так прямо и лишился?

Я рассказал, при каких обстоятельствах это произошло. Периодически подавал голос Тибо. Я

его   комментарии   слушал   с   не   меньшим   любопытством,   чем   ведьма.   Узнал   о   себе   пару   новых

подробностей.   Выяснилось,   в   частности,   что   приехали   мы   с   Тибо   в   Лангедок   не   просто   так.

Подробности   Тибо   не   излагал,   но   когда   из   его   уст   вылетели   слова   «папская   булла»,   я   сложил

наконец два и два. Убивать еретиков мы с ним сюда приехали. Видимо, Тибо это предприятие было

не по нутру (как скорее всего и все остальные предприятия, которые я затевал в прошлом — начиная

от участия в крестовом походе), поэтому, когда оказалось, что я ровным счетом ничего о себе не

помню,   он   посчитал   излишним   обременять   мое   неокрепшее   сознание   нежелательными

подробностями о текущих целях. Ведьма раскусила его в два счета. Неудивительно. В отличие от

меня   она   была   в   курсе   здешних   политических   событий.   Тибо   продолжал   юлить:   упорно   не

признавал, что наша цель — убивать инакомыслящих. В том числе и таких, как горбатая старушка

Рихо. Ведьму это почему-то развеселило.

— Все б вы памяти лишились, окаянные, — подытожила она. — Может, хоть тогда б жизнь

людская наладилась.

И повернулась спиной к Тибо.

Тибо побагровел. Рука его придвинулась к рукояти топора, который мой слуга носил у пояса.

Придвинулась и отодвинулась. Видимо, Тибо сообразил, что управится со старушкой и без помощи

топора. Де-лов-то всего: взять за шею, тряхнуть как следует...

— Сиди! — бросил я ему.

Старуха угрожающие поползновения моего слуги проигнорировала.

— Правду твой человек говорит-то? Или брешет?

— У тебя со слухом как? — поинтересовался я. — Сказал же: ничего не помню.

Ведьма хихикнула.

— А вот помогу я тебе, — проскрипела она, — вернется к тебе память и зарубишь ты глупую

старуху без всякой христианской жалости, да и домик мой спалишь. Ась?

Сказанное настолько точно совпадало с планом действий, изложенным Тибо перед поездкой к

ведьме,  что  я  почти  поверил  в  ее  колдовские  способности.  И  уже  открыл рот,   чтобы  пообещать

ведьме, что мы не станем поджигать ее дом, но вдруг представил, насколько глупо прозвучит эта

фраза. Надо же, облагодетельствовал! Не зарезал! Дом не спалил!

Когда не знаешь, что ответить, — спрашивай сам. Это азы демагогии.

— А ты мне поверишь, если скажу, что мы не станем тебя убивать?

Ведьма подошла поближе. Протянула костлявую руку, взяла меня за подбородок. Посмотрела в

глаза. Пахло у нее изо рта дерьмово, но я стерпел.

Будто прочитав в моих глазах что-то интересное, ведьма ухмыльнулась. Убрала руку.