Андрей Соболь: творческая биография

Образ Александра открывает целую галерею подобных героев, для которых у Соболя существовало множество определений, достаточно лишь перечислить названия произведений: «Люди прохожие» (1915), «Обломки» (1921), «Человек за бортом» (1923), «Китайские тени» (1923–1924*). Герои этих произведений — потерянные личности, существующие где-то между, в промежуточном пространстве, утратившие опору в жизни, захлестнутые революционным потоком. Но драма Александра проистекает не извне, причины ее не в изменениях внешнего мира, ее истоки — в сознании героя, в его душе, лишенной веры, лишенной привязанностей: «Все это чужое, не мое. У меня ничего нет своего» (183). Александр — «никто», не еврей и не русский, не революционер и не предатель. Именно такой герой более всего близок и интересен Соболю, не случайно он постоянно возвращается к нему и неоднократно переписывает одну и ту же историю, одну и ту же судьбу, судьбу человека, ищущего себя: «Встань и иди» (1918*), «Перерыв» (1923*), «Старая история» (1924*), и не случайно именно этому герою посвящено последнее произведение А. Соболя, написанное за десять дней до смерти, повесть «Печальный весельчак» (28 мая 1926).

Л. Салмон писал о русско-еврейских писателях рубежа XIX–XX веков: «В одно и то же время русским евреям приходилось чувствовать себя и русскими и иностранцами. Однако чаще всего русско-еврейские писатели чувствовали себя никем: они еще не слились с русским большинством, но уже перестали идентифицировать себя с еврейским меньшинством»¹⁶. Для Андрея Соболя эта раздвоенность была еще более драматичной, так как он чувствовал себя «никем», ощущая свою принадлежность в равной степени и к русскому большинству, и к еврейскому меньшинству: «Раздвоенность, конечно, налицо, но я сам расплачиваюсь за это: и как человек, и как писатель. Я еврей, и я в России — двойная тяжесть, двойной крест».¹⁷ Именно этим обусловлено постоянное внимание Соболя к проблеме двойственного мироощущения.

В своих произведениях А. Соболь раскрывает разные стороны данной проблемы в судьбах своих героев. В рассказе «Мендель-Иван» перед нами драма старого еврея, вынужденного приспосабливаться, чтобы выжить в среде уголовников. Герой рассказа «Песнь песней», столкнувшись в интеллигентном обществе с определенным стереотипом ожидания, должен выбирать: либо здесь подстраиваться под шаблонизированный образ ассимилированного еврея, либо оставаться самим собой со своим народом. Выбор Боруха не грозит ему скорбной участью, но является серьезным мировоззренческим шагом. И, наконец, наряду с героями, укорененными в традиции, в романе «Пыль» появляется образ еврея, настолько утратившего связь со своим народом, что он кажется ему чужим. Александр — единственный герой Соболя, для которого проблема национальной самоидентификации буквально формулируется в вопросе: «Кто я?»

Постоянно обращаясь к теме еврея в России, к проблеме национальной самоидентификации, рассматривая ее на материале судеб своих героев, А. Соболь не смог найти решение ни в жизни, ни в творчестве. Роковая раздвоенность не давала прибиться ни к тому, ни к другому берегу. «Да, конечно, Саша. Разве евреи бывают Сашами? Есть Айзики, Мендели, Нахманы, а еврейские Саши — это ни к селу, ни к городу, это комично» (182) — так говорит герой романа «Пыль». Эта комичность оборачивается драмой, и не только героя, но и самого писателя, в душе которого, как и в творчестве, вечно звучало два голоса: Андрея Михайловича Соболя и Израиля Моисеевича Собеля.