Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Не менее традиционен и клиширован образ еврейской женщины. Еврейская женщина А. Соболя, как в рассматриваемом рассказе, так и в других произведениях (мать Боруха «Песнь песней», мать Менделя «Мендель-Иван»), — это типичная «йидише момэ», но не в комически-сентиментальном, а в своем серьезном, драматическом воплощении. По мнению Ш. Маркиша, «премьера этого образа состоялась в повести О. Рабиновича „Наследственный подсвечник“, „доподлинным открытием“ которого стала Зельда: „Мать — хребет семьи, хранительница родовых и через это национальных традиций“, но при этом „обыкновенная темная, не тронутая просвещением, не отмеченная ни малейшей тонкостью чувств еврейка“»23. После чего он был многократно растиражирован в произведениях Шолом-Алейхема, М. М. Сфорима, Ш. Аша, А. Кипена, Д. Айзмана и др. А. Соболь здесь полностью следует традиционной схеме.

На страницах рассказа мы встречаем три ипостаси женского образа: мать Нахмана Ента, его жена Двейра и дочь Хана. Женщины разных поколений, разного времени, они удивительно похожи. Но не сходством облика — внешность не существенна, и автор намеренно избегает описаний, останавливаясь лишь на обстоятельствах жизни героинь, на параллелях в поворотах их судеб. Он замыкает их в кольцо, в заколдованный круг: Ента живет в постоянных заботах о муже и искалеченном сыне, дни Двейры проходят в попытках хоть как-то свести концы с концами и прокормить шестерых детей, и у Ханы почти каждый вечер «плакал ребенок, и мать тягуче тянула над ним песенку» (66).

Смысл жизни этих женщин заключен в семье, именно поэтому, потеряв мужа, умирает Ента, и Двейра, похоронив младшего сына, «согнулась, точно кто-то ударил ее по затылку и приказал не подниматься» (56), а Хана, до последнего пытавшаяся спасти отца от ареста, в конце концов, когда его уже уводил пристав, «не отдавая себе отчета в том, что делает, с визгом подскочила к уряднику и уцепилась за одного из них, схватившись за шнур от револьвера» (68).

Все эти образы не лишены театральности. На фоне этих, словно бутафорских, персонажей-масок еще более отчетливо проступает живой силуэт главного героя, который единственный из всех показан в развитии характера.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука