Андрей Соболь: творческая биография

По справедливому замечанию Д. Горбова, произведения А. Соболя 1920-х гг. — это «трагедии обездоленных революцией обломков старого общества, кончающиеся полным уничтожением героев, физическим большей частью и всегда моральным… это подлинные трагедии отречения, напряженнейшего слома в развитии внутреннего мира действующих лиц, перегиба их душевной линии под прямым углом, в условиях великой октябрьской проверки. Человек взят здесь Соболем в тот момент, когда ему надлежит сделать выбор между двумя роковыми решениями, между двумя мирами. Он поставлен автором на великом рубеже истории, возведен им на высокую гору, откуда открывается целый мир»². Именно в этих рассказах и повестях А. Соболь предельно четко моделирует экзистенциальную ситуацию, основными параметрами которой, по В. В. Заманской, являются «катастрофичность бытия, кризисность сознания, истории и психики, онтологическое одиночество человека, который существует на „границе“ (жизни/смерти, бытия/небытия, живой/мертвой материи и т. д.)»³. Однако поиски точки опоры — «правды, имени которой нет названия» (А. Соболь), заканчивались полным крахом. Оказывалось, что у героя Соболя нет будущего в новом мире: «Гиляров должен был умереть, ибо ему нечем и не для чего было жить: Соболь довел его до прикладов, потому что другого выхода, кроме смерти, художник не смог бы подыскать для своего героя»⁴. У его героя — «человека с опустошенными нервами, с остановившейся чувствительностью и даже с пустыми, такими же, как его сердце, глазами»⁵, уже не было сил ни на любовь, ни на ненависть, ни на революцию, ни на контрреволюцию, поэтому единственно возмажным выбором становится отказ от выбора: и гибнет под прикладами Гиляров («Салон-вагон»), и погибает от выстрела своего «адъютанта» атаман Дзюба («Когда цветет вишня»), и будет расстрелян в ГПУ бывший поручик Дмитрий Смоляков («Китайские тени»).

В это же время идет поиск своей формы освоения изменившейся и продолжающей меняться реальности. При этом А. Соболь улавливает и использует прежде всего то, что у всех на слуху, что является уже общепринятым и повсеместно используемым. Так в его произведениях появляется и «метельный» стиль, и «рваный» ритм, и «лоскутное» построение текста — те формальные элементы, которые в литературе 1920-х были общим местом. Но подобные способы отражения действительности, позволяя «уложить» некоторые ее проявления в пространство текста, зафиксировать в рамках произведения, все же не дают возможности упорядочить, усмирить хаос, который прорывается в слишком обильных напластованиях перечислений, в истерических, надрывных интонациях, в броских, но не передающих сути образах.