Андрей Соболь: творческая биография

Отсутствие любопытства ведёт к разбросанности взгляда, расточительности стиля: «Русский писатель теряется в владеньях своих… бродит он по участкам своим, не овладев ни мерой, ни весом, ни объемом. И — разгильдяй! — в чресполосице своей проникся единой „хозяйственной“ мудростью: в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится. И тащит все. И все в одну кучу. Так любопытство превратилось в любопытничанье, а художественная жадность к монолитным кускам жизни в пустое коллекционирование пустых разрозненных кусочков. Так сгущенность обернулась расплывчатостью». И так увлекшись ненужным описательством, современная литература постепенно теряет своего читателя, который уходит к более интересным книгам с авантюрными сюжетами, к героям — «Тарзанам». А. Соболь отметает всяческие попытки обвинения читающей публике в отсутствии вкуса и падкости на мещанские россказни, видя единственную причину увлечения общества бульварным чтивом в недоработках самих писателей, из которых не исключает и себя: «Мы копались в мелочах, когда кругом жизнь утверждалась на гибели мелочей. Мы давали бледную, немощную игру блеклых, худосочных „светотеней“, когда каждый час за нашей спиной создавал такой каскад ослепительных красок, что глазам порой больно становилось. Мы обсасывали вещи — да, да, я знаю, порой очень талантливо, гурмански, с полным пониманием прелести всех вкусовых ощущений, но все же только вещи, — в то время, как вокруг нас, рядом с нами вставал, жил, утверждался, боролся человек. И человека не стало в наших произведениях. Мы плели словесную вязь, когда нужен был железный ритм. Мы играли в прятки, когда нужно было срывать повязки».

Надо сказать, что подобный взгляд на литературу пореволюционного десятилетия был характерен для многих писателей. К. Мочульский, обобщая точки зрения различных писателей, высказанные в сборнике «Писатели об искусстве» (1923), пишет: «Сознание скудости и убогости современной литературы свойственно всем участникам сборника. Все они уверены, что искусство — есть „зеркало жизни“, но зеркало это потускнело. Отражая, оно уменьшает, эпос революционных лет превращается в крохотную новеллу, картину нравов, анекдотик. Писатели подмечают мелочи, собирают черепки и любуются осколками: один воспроизводит местные словечки, другой погибает в марксистской пропаганде, третий специализируется на набросках и силуэтах»¹⁵.

Копание в мелочах, стремление к эпатажу и экзотике, сочетающееся с отсутствием «искрометной динамики» и живого образа «человека страстей, порывов, боренья», по мнению А. Соболя, породило шаблонную революционную беллетристику: «И когда я вижу китайца на первой странице — я уже знаю, что на второй будет бронепоезд, на третьей генерал с неминуемым tabes dorsalis’ом, а на четвертой зашумит, завоет метель. И наоборот, когда на первой странице бронепоезд — я уже предчувствую, что на второй будет генерал с седыми подусниками, на третьей метель и на четвертой опять-таки китаец».