Андрей Соболь: творческая биография

Другая важная деталь в описании персонажей, постоянно повторяющаяся и приковывающая внимание, — руки, пальцы. В повести «Бред» у Наташи «пальцы длинные и пахучие и их целует темно-русая голова» («Бред», 27), а она ее «за вихры ущемила, вокруг пальчиков обернула, волосы-то крутит и плачет» («Бред», 28), в другом эпизоде героиня, «точно боясь потерять единственную последнюю опору, обхватила его (Богодула) обнаженную шею, горячими пальцами разметав мыльную пену» («Бред», 42). И теряя Наташу, закрутившуюся в дурмане пьяной, пошлой и разгульной жизни «опереточной труппы Самойлова-Карского» в ярмарочном городке, Позняков и Богодул, как в бреду, повторяют одно и то же: «— Пальцы… Пальцы!.. — От кровати до окна было шагов пять, столько же, сколько от окна до двери, и в этом небольшом треугольнике Георгий Николаевич, холодея от нестерпимой боли… проходил по длинному извилистому пути… и на каждом повороте видел Наташу, за каждым изгибом всматривался в ее глаза…»; «— Пальцы!.. Пальцы!.. — Богодул, вцепившись в подушку, ерзал на постели…» («Бред», 36–37).

В повести «Салон-вагон» упоминания о тониных пальцах рассыпаны по всему тексту: «И потянулись было пальцы порывисто, но застыли по пути, словно осознали все свое бессилие» («Салон-вагон», II, 116); «…зарделись щеки и погасли, а пальцы соскользнули с фанерок двери, не задев, не стукнув» (118). Гиляров, воскрешая в памяти образ Тони после их первой встречи, вспоминает ее руки, пальцы, которые «живут, как самостоятельные, совсем отдельные живые существа, и, промелькнув раз — другой, не исчезли в памяти, а запечатлелись в ней, как оттиск в мягком воске, запечатлелись вопреки желанию того, кто их увидел, даже словно назло, наперекор» (102), потом, разговаривая с Тоней, «от пальцев не отрывался Гиляров, и жили они перед его глазами на тисненой обивке кресла и, словно камни драгоценны на дне раскрытого ларца, переливались и просились взять их, любоваться ими…» (114), и, предчувствуя свою гибель, он, «уже не пряча ни тоски, ни боли, искал в пальцах ее забвения, тишины и отдыха» (123).

Как цветы на шляпке проговариваются о прошлом своих хозяек, так эти тонкие, нервные пальцы, живущие словно отдельно от всего остального тела, рассказывают о самом сокровенном. И как бы ни старалась «светлейшая» «все, все забыть», но «руки никогда, никогда не сотрут холода любимого лица» («Обломки», III, 126). И как бы ни хотела Лида «заставить сердце бедное, сердце женское замолчать» («Человек за бортом», III, 15), но «вся жизнь в пальцах, вьются пальцы — крылья в тенетах; под пальцами губы — не отлететь от них, терпких и милых, милых и бьющих» (Там же, 52).