Читаем Андрей Соболь: творческая биография полностью

Здесь лоскутный, кубистический принцип видения воплощается максимально — то, что в «Салон-вагоне» было лишь особенностью восприятия мира одним из персонажей, здесь становится доминирующим принципом организации материала. В «Человеке и его паспорте» взгляд самого повествователя избирателен, сфокусирован на деталях, характер которых ясен уже из заголовков частей: «Глаза человека», «Его бумажник», «Его паспорт», «Карман, в котором…», «Его ночь». И в самом тексте облик человека складывается через описание деталей его внешности, предметов одежды и личного пользования: «…прямой, сумрачный и желтый: желтые ботинки, желтые гетры, желтые перчатки, все желтое, даже лицо цвета старой добротной слоновой кости, и кончики пальцев в желтых пятнах от беспрерывного свертывания папиросок-самокруток. Даже волосы с желтизной. И только вне всего, над всем — и над желтыми гетрами, и над желтыми перчатками — глаза» («Человек и его паспорт», IV, 79); «Поздно ночью желтые ботинки (прекрасные английские ботинки) и желтые гетры вернулись в свой номер гостиницы…» (IV, 81); «И вот ночью, когда Москва спит, когда никнут к земле домишки окраин,… летят в сторону ботинки, летят гетры, летят перчатки, — все желтое отшвырнуто, и в большой темной комнате бьется быстро-быстро, трепетно и жарко такое маленькое, такое крохотное человеческое сердце» (IV, 82).

Предельного воплощения в повести достигает и прием олицетворения — текст прямо-таки кишит «живыми» вещами: «Он (бумажник. — Д.Г.) не спорил из-за места с записной книжкой, он не уплотнялся ради паспорта, ибо паспорт тоже имел свой определенный участок; и книжка записная, и паспорт, и бумажник жили дружно. Стараясь друг другу не мешать, они вместе почтительно подчинялись суровому хозяину» (IV, 82); «А плотные связки долларов и фунтов вообще были равнодушны ко всему: опоясанные крепкой резинкой, они знали, что их час, когда нужно будет, пробьет» (IV, 83). И уже человек подавлен этими вещами — не он управляет ими, а они давят на него, подчиняют логике своего присутствия: «…один паспорт, только один: от него не избавиться, от него не уйти, он давит тракторами, он поражает великолепно возделанными полями, он множит нити, и каждая нить вяжет Лондон с Парижем, Париж с Варшавой» (IV, 86).

Однако эта кажущаяся стабильность и устойчивость окружающего мира не в состоянии победить хаос в сознании самого героя, попытка преодоления которого при невозможности его преодолеть ведет героя к самоубийству.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Поэтика Достоевского
Поэтика Достоевского

«Мы считаем Достоевского одним из величайших новаторов в области художественной формы. Он создал, по нашему убеждению, совершенно новый тип художественного мышления, который мы условно назвали полифоническим. Этот тип художественного мышления нашел свое выражение в романах Достоевского, но его значение выходит за пределы только романного творчества и касается некоторых основных принципов европейской эстетики. Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию. Задача предлагаемой работы и заключается в том, чтобы путем теоретико-литературного анализа раскрыть это принципиальное новаторство Достоевского. В обширной литературе о Достоевском основные особенности его поэтики не могли, конечно, остаться незамеченными (в первой главе этой работы дается обзор наиболее существенных высказываний по этому вопросу), но их принципиальная новизна и их органическое единство в целом художественного мира Достоевского раскрыты и освещены еще далеко недостаточно. Литература о Достоевском была по преимуществу посвящена идеологической проблематике его творчества. Преходящая острота этой проблематики заслоняла более глубинные и устойчивые структурные моменты его художественного видения. Часто почти вовсе забывали, что Достоевский прежде всего художник (правда, особого типа), а не философ и не публицист.Специальное изучение поэтики Достоевского остается актуальной задачей литературоведения».Михаил БахтинВ формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Михайлович Бахтин , Наталья Константиновна Бонецкая

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука