Ангел мой, Вера

Явился тюремный кузнец с переносной наковальней. Отчаянное и несмешное веселье, поднявшееся было в комнате, быстро угасло… Якубович споткнулся и пустил бог весть по чьему адресу «скотину». «Хорошо хоть не днем везут, — думал Артамон. — Сраму было бы — ехать через город…» В модном сюртуке и с кандалами на ногах он чувствовал себя особенно нелепо, точно его нарочно вырядили и выставили на посмешище. «Тоже, разрешили партикулярное платье надеть… всё как в насмешку выдумано!»

Взявшись парами под руки и шаркая с непривычки, они вышли на двор, где ждали четыре подводы. На каждой лежали пожитки и сидел жандарм с саблей наголо.

— В разные места повезут или вместе будем? — негромко спросил Оболенский.

— Вместе, вместе.

Спускаясь с крыльца, спотыкались и путались все, как стреноженные, и тут еще всякими уловками тянули время, чтобы вдохнуть воздуха, размять кости после каземата. У одного захлестнулась цепь, другому непременно нужно было отыскать что-то среди вещей… Никому не хотелось садиться: путешествие обещало быть не из приятных. «Поживей, поживей, господа», — нетерпеливо повторял Сукин. Пока возились с вещами и упряжью, Артамон сел на камень прямо возле крыльца, зажал в пальцах пробившуюся сквозь булыжники травинку…

— Вам дурно? — спросил Давыдов.

— Нет, ничего…

Хотя и верно, у него кружилась голова.

Кое-как забравшись в телегу, Артамон едва успел сунуть под спину чемодан, чтоб сидеть было удобнее, — подвода рывком тронулась с места, так что у арестанта щелкнули зубы, и застучала по булыжникам. «Этак мы всю дорогу будем ехать? Господи помилуй…»

Посыльный от Канкрина явился в одиннадцатом часу вечера. Записка была короткая: «Вашего мужа отправляют, везут через Выборгскую заставу. Езжайте в Пелле немедля, может быть, успеете. Е.Ф.».

Вера Алексеевна крикнула Насте:

— Сыщи извозчика! Живо!

Через четверть часа она уже была в дороге.

На рассвете они остановились в Пелле. Пока перепрягали лошадей, арестантам велено было зайти в станционную контору. Совершенно разбитые тряской, они едва шевелились и чувствовали себя дряхлыми стариками. Спины, плечи и ноги ломило немилосердно, Якубович жаловался на головную боль, Оболенского растрясло так, что края кандалов сквозь чулки до крови натерли ему, сидячему, ноги. «А мы еще и тридцати верст не проехали!» Артамон, забывшись, воскликнул: «Ну, этак не пойдет, сейчас спросим на станции воды и тряпок каких-нибудь» — и решительно первым двинулся к дому. Жандарм, крикнув: «Куды вы одни-то?» — преградил ему путь. Артамон вспомнил, плюнул и отступил. Пришлось войти в контору вслед за жандармом…

…и навстречу ему, со скамьи у печи, поднялась…

— Да что ж вы стали, проходите, — досадливо сказал Якубович.

Артамон не мог сдвинуться с места…

— Ты едешь со мной? — помертвелыми губами выговорил он.

— Нет, нет, я пока только повидаться, проститься с тобой, благословить, — заговорила Вера Алексеевна, улыбаясь и плача. — Вот мы и еще раз свиделись…

Он шагнул к ней — и снова, как при свидании в Комендантском доме, исчезло все, и жандармы, и спутники, и изба станционного смотрителя. Они сидели на скамье, в углу, держа друг друга в объятиях, и молчали. Вера Алексеевна, почти скрытая от посторонних глаз широким плечом мужа, прижималась к нему, телом к телу, щекой к щеке, и слушала гулкий и частый бой у него в груди, толкавший ее против сердца. Ей было жарко, до одури пахло сеном и овчиной, а от мужа еще лошадьми и пылью. Остальные сгрудились в дальней части комнаты и из деликатности говорили, понизив голос… Оболенский, глядевший в окно, первым нарушил молчание. Он произнес, словно ни к кому не обращаясь:

— Скоро ехать.

Вера Алексеевна при этих словах опомнилась.

— Возьми, возьми… — Она совала мужу, непонимающему и обмякшему, какой-то сверток. — Тут деньги, Егор Францевич передал. И вот еще…

Она сняла с шеи кожаный шнурок, на котором висел мешочек вроде ладанки.

— Здесь кольцо, медальон с волосами детей и Сашенькин образок… ты слышишь ли меня?

— Ехать, ехать пора!

Жандарм шагнул к Артамону. Давыдов, гремя цепью по половицам, заспешил к нему; видимо, он живо представил, что будет, если Артамона попробуют увести силой.

— Постой, голубчик, не трогай, мы его сами выведем.

Вера Алексеевна попыталась осторожно высвободиться из рук мужа, но они точно закоченели на ней. Взгляд у Артамона был безумный…

— Тёма, мне больно, — тихонько сказала она. Только тогда Артамон как будто ее услышал…

Давыдов наклонился к нему.

— Артамон Захарович, надо ехать. Не упрямься, повредишь себе…

Он под руку, как ребенка, повел Артамона к двери, а тот все не выпускал Веру Алексеевну, тянул ее за собой… та в испуге откинулась назад, и янтарные четки, надетые у мужа на запястье и обмотавшиеся вокруг пуговицы у нее на рукаве, лопнули. Артамон кинулся собирать — и тут Давыдов с Оболенским, на два голоса уговаривая жандармов потерпеть, оттеснили его кое-как, ухватили под локти и почти потащили к порогу.

— Вера Алексеевна, родная, не выходите, пока мы не уедем, ради Бога! — взмолился Давыдов. — Сами видите, что делается…