Ангел мой, Вера

Ждала его и еще одна радость: в июне, на сей раз уже совершенно точно, должна была приехать Вера Алексеевна. Она уверяла, что доберется до Любара сама, но Артамон настоял: он непременно встретит ее в Киеве, и два-три дня они проведут там, чтобы она отдохнула с дороги.

Второго июня, приехав в Киев, он снял самый большой номер в гостинице «Зеленый трактир», от скуки съездил на бульвар, вернулся, сыграл на бильярде несколько партий, поговорил с двумя знакомыми офицерами о лошадях и непрестанно посылал слугу взглянуть на часы. Время текло томительно. «Если Веринька приедет через час…» — загадывал Артамон и сам обрывал, не договорив — что именно будет.

Среди публики, наблюдавшей за игроками, вдруг заметил он знакомое лицо, мигом напомнившее о довоенных годах, о юности. Лицо некрасивое, с утиным носом и широкими губами, но умное, насмешливое и внимательное… Артамон сорвался с места, крикнул:

— Саша! Александр Сергеич! Мне говорили, что ты здесь, да я не верил… и вправду ты!

Александр Грибоедов, бывший университетский однокашник, с ласковой улыбкой смотрел на Артамона поверх очков.

— И я смотрю — ты или не ты… Сколько же не видались?

— С войны… в четырнадцатом году в Питере разминулись. Какими судьбами? Надолго ли?

— Я — проездом, с Ермоловым, на Кавказ. Должно, с неделю побуду. А у тебя стал пресерьезный вид, уж и неловко Артюшей звать. Ты ведь, я слышал, женат?

— Женат, Саша, и незаслуженно счастлив.

— Ну, раз счастлив, значит, по заслугам.

— Ба! Господа, да вы знакомы.

Оба обернулись. Перед ними стоял молодой человек в мундире пехотного подпоручика, темноволосый, коренастый. Сообразив, что его не узнали, да еще вот-вот выругают за неучтивость, он поспешил представиться:

— Я — Бестужев, Michel Бестужев. В двадцатом году служил в кавалергардах, теперь в Полтавском. Вы, ваше высокоблагородие, должно быть, меня помните смутно.

— А вы что здесь делаете?

— Жду Сергея Ивановича.

— Как, Сергей приезжает? — вскричал Артамон.

— Должен вот-вот быть.

— Чудеса, право: сколько лет не могли сойтись — и вдруг встречаемся все вместе. Вы, подпоручик, просто благословенный вестник какой-то. Послушай, Александр, — Артамон обернулся к Грибоедову, — вас непременно надо познакомить с Сережей. Ты его, должно, не помнишь, он с десятого года в службе…

— Встречались когда-то, да только и знаем друг о друге, что я Грибоедов, а он Муравьев, — подтвердил Александр Сергеевич.

— Ну вот видишь… это, брат, само Провидение, не иначе. Так что я тебя отсюда не отпущу, покуда не сведу с Сережей. Бестужев, голубчик, за такую новость я ваш должник навеки, и с меня угощение…

— Да вон он, вон!

Артамон обернулся — и угодил в объятия Сергея. Тот, веселый, загорелый, смеясь, с разбегу обхватил кузена, и целую минуту шли шумные приветствия и объятия — посреди киевской бильярдной, на глазах у любопытных зрителей.

— Что, соскучился по родне?

— Не то слово! Но ты, брат, мало изменился, и только к лучшему. Вид у тебя совсем богатырский! И гусарский мундир идет тебе больше кавалергардского. Помнишь, в опере пели: «Rouge va aux brunettes»³², — пошутил Сергей.

— Ну, великий князь, говорят, от Георгиевской ленты отказался только потому, что она ему в масть не шла. Однако, Сережа, я тебя познакомить хочу.

Сергей обернулся к Грибоедову и тут же посерьезнел, даже подтянулся.

— Как же, наслышан. И весьма польщен. Как только подпоручик меня уведомил, что вы будете…

«Так это, стало быть, не случайная встреча! — сообразил Артамон. — Ну, хитрецы… Сергей в Киев прискакал нарочно, чтоб повидать Грибоедова, и отправил вперед Бестужева караулить, чтоб тот его предуведомил, когда Грибоедов приедет. Однако зачем он сдался Сереже, если они даже не знакомы?» Случайным здесь оказался один Артамон — все это сделалось вовсе не ради него, — но Сергей искренне обрадовался встрече, тем искреннее, что она и вправду вышла неожиданной.

— Вашблагородь, вашблагородь, — заговорил над ухом Старков. — Барыня приехали!

— Вот что, дети мои, — решительно сказал Артамон. — Я сейчас отлучусь… но мы же потом непременно увидимся? Приходите завтра сюда обедать, то-то и наговоримся.

— Приходи лучше завтра к Трубецкому, мы туда званы. Говорить там можно… без стеснений.

Показалось ему или нет, что в этот момент Сергей улыбнулся «со значением»?

— Я понял, Сережа, понял, — торопливо заговорил Артамон. — Непременно буду!

Вера Алексеевна ждала на дворе, отправив детей в нумер с нянькой и Софьюшкой. Муж, не стесняясь окружающих, принялся целовать ей руки. Выше ее на голову с лишком, он как-то умудрялся смотреть ей в глаза снизу вверх, как смотрят дети.

— Веринька, ангельчик… Боже, как соскучился, полгода не видались. Ведь это же вечность!

Вера Алексеевна гладила склоненную голову мужа, обводила пальцем выпуклую жилку на тыльной стороне ладони… так бы и стояла, не смущаясь того, что люди смотрят. Она неохотно отстранилась и произнесла:

— Пойдем к детям.

— Папенька приехал, папенька приехал! — запел Никоша, с разбегу повисая на отце.