Ангел западного окна

Даже при беспощадно-ярком свете электрической лампы барочная рама поражала своим великолепием и совершенством. А зеленоватое темное зеркало, по краям тронутое бледно-опаловыми развода­ми, подумалось мне, по-своему прекрасно, оно дышит очарованием старины, в самом деле, затененное вычурной рамой, оно напоминает превосходно отшлифованный «моховой», или «ландшафтный», агат... да нет, пожалуй, грань изумруда фантастических разме­ров, и совсем не похоже на потускневшее от времени зеркало.

Это старинное зеркало с посеребренной поверх­ностью завораживало своей необычайной, поистине редкостной красотой, я поставил его на стол, мой взгляд потонул в зеленоватых бездонных глубинах, в таинственной игре переливающихся, мерцающих отсветов...

И показалось в тот миг, что я нахожусь не у себя в комнате, а на Северном вокзале: вокруг колышется и волнуется людская толпа, многие, как и я, ждут прибытия поезда, кого-то встречают, с перрона пото­ком устремляются пассажиры. Да вот же Гэртнер, вот он, в толпе, снял шляпу, машет, увидел меня! Я пробираюсь вперед, хоть в толчее это и трудно, спешу к другу, он улыбается, подходит все ближе... Вдруг промелькнуло в голове: странно, почему он налегке, где же вещи? Наверное, сдал в багаж, да какая разница, — и я уже не думал об этом.

Мы радостно обнялись, словно и не прошли годы­ со времени нашей последней встречи, о долгой разлуке ни он, ни я даже не упомянули.

Выйдя из вокзала, мы взяли извозчика и быстро добрались до моего дома, причем поездка была на удивление бесшумной, плавной, как бы скользящей. И в экипаже, и поднимаясь по лестнице, мы без умолку говорили, живо вспомнилось прошлое, должно быть, поэтому я совершенно не запомнил мелких деталей, скажем, как мы рассчитывались с извозчиком и тому подобного. Видимо, все легко и просто уладилось само собой, вот сразу и забылось. Точно так же я лишь мельком, рассеянно отметил, что некоторые вещи в моей комнате сдвинуты с обычных мест, но не придал этому значения. Однако мне бросилось­ в глаза, что вид из окон изменился: где же наша улица с особняками и виллами? Широкие зеленые луга,­ раскидистые деревья, ничего подобного раньше там не было, и линия горизонта совершенно новая!

Странно! — подумал я. Но опять-таки не задержался на этой мысли, потому что местность за окном­ казалась знакомой, привычной, да и мое внимание было занято другим, Гэртнер болтал без умолку, спрашивал, не забыл ли я те или иные истории из наших университетских времен, сам что-то рассказывал.

Когда же мы удобно расположились в кабинете, я едва не вскочил с кресла — старинного кресла с высокой спинкой и мягкими подушками, у меня никогда в жизни не было такой мебели! Вся обстановка, раньше столь привычная, вдруг оказалась незнакомой, чужой... Но удивление мгновенно исчезло, я успокоился, вещи и комната снова были моими, давным-давно знакомыми...

Совершенно необъяснимо то, что о своем замешательстве и недоумении я умолчал, ни единым словом не обмолвившись другу о поразивших и взволновавших меня странностях, я держался спокойно, все шло обычным порядком, наша беседа ни на минуту не прерывалась.

Но не только с вещами произошли изменения — другим стало расположение окон, дверей, да и самих комнат! Кроме того, судя по высоте и солидности стен, дом стал более основательным, просторным, возведенным по каким-то другим архитектурным канонам, совсем не тем, что приняты в современном городском строительстве. А вот вещи, которыми я пользуюсь, разные мелочи остались теми же, странное изменение их не коснулось. Электрическая люст­ра с шестью лампочками горит себе как ни в чем не бывало, освещая удивительным образом сместившие­ся пропорции комнаты, новую обстановку и старые, привычные вещи — ящичек с сигарами, сигаретницу... над чашками с крепким русским чаем — его за сущие гроши продал мне Липотин — поднимается душистое кудрявое облачко.

Вот теперь я как будто впервые по-настоящему увидел Гэртнера. Он сидел напротив меня, удобно расположившись в таком же, как мое, старинном кресле с высокой спинкой, покуривая сигару, улыбаясь; он уже замолчал и начал спокойно пить чай: в разговоре — кажется, впервые после нашей встречи на вокзале — настала пауза. Я наскоро перебрал, о чем мы говорили до этой минуты, и отчего-то вдруг почудилось, что наш разговор, вопреки первому впечатлению, касался каких-то очень глубоких и значи­тельных предметов. В общем-то, он сводился к воспо­минаниям юности, мы говорили о наших тогдашних планах, замыслах, которым не суждено было претво­риться в жизнь, о несбывшихся надеждах и упущен­ных шансах, делах, отложенных «в долгий ящик»... И отчего-то в воздухе вдруг разлилась гнетущая тос­ка, я вздрогнул и посмотрел на друга отчужденно и точно из дальнего далека. И в ту же минуту понял, что никакого разговора с ним не было, я говорил сам с собой, сам задавал вопросы и сам же отвечал. Довольно! Заподозрив неладное, я быстро и четко, подчеркивая каждое слово, произнес:

— Ну-ка расскажи о своих занятиях химией в Чили!