Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»

О роли литературы в СССР очень точно выразился Осип Мандельштам: «Поэзия – это власть». Известному британскому философу, историку и писателю Томасу Карлейлю (1795–1881) принадлежит ставшая крылатой фраза: «Писатель – тот же священнослужитель». Британец применял ее в отношении становившейся секулярной Европы XIX века, в которой над умами и душами миллионов граждан властвовали уже не Церковь и ее служители, а писатели, поэты и философы. Тем более эта фраза может быть применена в отношении Советского Союза, где Церковь оказалась в полуподпольном положении.

Впрочем, и сама власть в СССР не особенно скрывала, что писатель в советском обществе имеет особый статус. Образно выражаясь, у партийно-государственного руководства страны был «административный ресурс», а у творческой интеллигенции – ресурс идейный. Отражением этого статуса стало негласное именование писателей «инженерами человеческих душ». Фраза стала популярной после того, как ее произнес И. В. Сталин на встрече с писателями 26 октября 1932 года в доме Максима Горького на Малой Никитской (помимо Сталина и ведущих писателей на вечере присутствовали Ворошилов, Молотов и Каганович). Встреча была неформальной, с банкетом и тостами. Первый тост был Сталина: «Все производства страны связаны с вашим производством. Человек перерабатывается в самой жизни. Но и вы помогите переделке его души. Это важное производство – души людей. И вы – инженеры человеческих душ. Вот почему выпьем за писателей!» Протоколов встречи не велось, поэтому тост Сталина в разных изданиях воспроизводился по памяти некоторых участников[104].

Выражение тут же подхватили партийные функционеры и литераторы. В 1934 году на первом Всесоюзном съезде советских писателей секретарь ЦК по идеологии Андрей Жданов отметил: «Товарищ Сталин назвал вас инженерами человеческих душ. Какие обязанности накладывает на вас это звание? Во-первых, знать жизнь, чтобы уметь изобразить ее не схоластически, не мертво, как объективную реальность, а изобразить жизнь в ее революционном развитии. При этом правдивость художественного изображения должна сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе соцреализма».

Писатель Валентин Катаев (1897–1986) в 1947 году в речи в Верховном Совете РСФСР: «В беседе с нами, советскими литераторами, в доме у Максима Горького, Иосиф Виссарионович назвал писателей инженерами человеческих душ. Эта мудрая и меткая сталинская характеристика поистине открыла нам целый мир».

Как бы там ни было, но фраза «инженеры человеческих душ» вошла в широкий оборот, причем в народе она воспринималась с достаточной иронией. Советская литература постепенно утрачивала свое влияние в обществе.

А что касается упомянутого выше сравнения Томаса Карлейля писателя со священнослужителем, то применительно к советской истории более уместным будет сравнение его с языческим жрецом. Советская идеология была разновидностью язычества. Отличительной особенностью советско-большевистского язычества была ярко выраженная антихристианская направленность. Языческие жрецы от литературы были в основной своей массе воинствующими богоборцами. Архимандрит Рафаил (Карелин) пишет в этой связи: «Интеллигенция возомнила себя духовной элитой, которая старалась оттеснить Церковь, чтобы самой стать руководительницей народа. У значительной части интеллигенции в душе – тайно или явно – живет языческий жрец, который ненавидит христианство»[105].

«Оттепель» и возрождение литературного модернизма

Опуская несколько десятков лет истории советской литературы, остановлюсь на событиях, начиная с середины 1950-х годов. И. В. Сталина уже не было, в мае 1956 года прошел ХХ съезд КПСС, развенчавший культ личности советского вождя. Можно было наблюдать первые признаки изменений во внутренней жизни советского общества, которые стали позднее называть «оттепелью». Появились так называемые «шестидесятники» – социально и политически активные люди, которые, будучи зараженными энтузиазмом «оттепели», стали предпринимать попытки менять жизнь.

Вот как пишет об этом времени Н. А. Лобастов: «Шестидесятники пытались вернуться к истокам революции, возродить романтику чекистских будней и “комиссаров в пыльных шлемах”. Это в Москве. А в Ленинграде своя, местная болезнь – эстетизм. Из Серебряного века вернулся герой, новый для советской литературы, – инфантильный индивидуалист, нигилист, эгоцентрик, нарцисс, с необыкновенными претензиями на исключительность. Его искания – поверхностны, его бог – эстетизм, его адепты – интеллигенция… Почти одногодки – Евтушенко, Вознесенский, Бродский успешно завоевывали аудиторию, были выразителями “шестидесятнического” мировоззрения. Произошла подмена поэзии эстрадной публицистикой… Апофеоз оттепели – выставка модернистского искусства в 1962 году в Манеже, от которой Хрущев пришел в ярость»[106].

Антимодернистские откровения советского философа и литературоведа