Впрочем, может быть, литературу Нового времени стали называть «художественной» потому, что она перестала быть «духовной», т. е. связанной с Духом Святым. В словарях художественную литературу определяют как «вид искусства, который использует в качестве выразительных средств слова и словесные конструкции языка»[144]
. Безусловно, в этой сфере творчества полное раздолье для«Искусство» в других языках выражается словами: τέχνη (греческий),
Правда, есть и второй смысл этого слова: «хитрость», «обман», «обольщение» и т. п. В России слово «искусство» стало насаждаться Петром I, так назывались произведения искусства античной эпохи и Возрождения. В своей массе русский народ (за исключением светской аристократии Петербурга) это слово воспринял настороженно и даже негативно. Наш известный православный публицист и писатель Ю. Воробьевский пишет: «В этом враждебном отношении нет ничего странного. Русь, воспитанная на нравственных установлениях византийского Православия, разумеется, не могла принять насаждаемое сверху Петром I европейское искусство, основанное на сюжетах античной мифологии с обнаженными женскими и мужскими фигурами, иначе как греховное и богомерзкое или “худое дело”. Отсюда и термин “искусство” понимался не в положительной западноевропейской трактовке как “опытность”, “верность”, “умение”, а в отрицательной как “искусити” – прельщать, соблазнять, обманывать, а также “искус” – грабеж, разбой. Т. е. расценивалось в качестве занятия по дьявольскому искушению. Да и отданы в обучение этому “худому делу” были “худородные люди”, т. е. низкие по происхождению, согласно… словарю Г. Дьяченко»[145]
. В приведенном отрывке автор ссылается на Полный церковнославянский словарь протоиерея Григорий Дьяченко[146].Как пишет в книге «Сущность нашей жизни» наш современник В. К. Романченко, искусство (включая литературу) претендует на роль благодетеля, спасающего и возвышающего человека и человечество. А на самом деле оно в большинстве случаев оказывается «троянским конем», внутри которого упрятаны опасные искусы. «Основная задача искусства, – пишет В. К. Романченко, – разрешить противоречие добра и зла. Чаще всего это пытаются сделать на почве прекрасного, но прекрасное не есть безусловное добро и даже может выступать в обличье зла. Здесь первый искус. Второй, не менее важный, заключается в том, что в искусстве разрешение противоречия добра и зла совершается не в реальности, а иллюзорным образом, в идее, коллизиях и персонажах художественного произведения»[147]
. Добавлю, что разрешение упомянутого противоречия совершается и завершается победой добра над злом. То, что в современных романах и кинофильмах называетсяЛюбой деятель искусства (писатель, поэт, художник), как пишет Александр Пономарев в интересной статье «Искусство и искус»[148]
, неизбежно проходит через искушения, искусы, причем некоторые литераторы понимают источник этих искушений. А другие до конца жизни считают это просто «человеческими слабостями», причем не связанными или слабо связанными с их творческой деятельностью.Одним удается пройти через эти тяжелые испытания, но подавляющее большинство работников «литературного цеха» искушений не выдерживают. Их в свои сети улавливает дьявол, подчиняет и заставляет служить себе. Набор искушений достаточно стандартный: слава, честолюбие, тщеславие, богатство. А чтобы питать эти «высшие» страсти, поэт вынужден предаваться страстям более низким: привязанностью к вину и наркотикам, блуду и «мистическим» увлечениям (например, спиритизм). Литератор, не понимая источников своего творческого «вдохновения», начинает чувствовать, что без алкоголя, наркотического зелья, женщин, общения с таинственными «духами» не может писать. А писать он должен, ибо без славы и денег жить не может. О том, как дьявол может искушать пишущего человека деньгами, хорошо написал советский поэт Николай Глазков в стихотворении «Поэт и дьявол» (1943):