Ангелы и демоны литературы. Полемические заметки «непрофессионала» о «литературном цехе»

Людям старшего и среднего поколения наверняка известна статья Владимира Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции» (1908), она в советское время была обязательной для изучения в средней школе. Почему я вспомнил эту работу? Потому что в самом заглавии выражена мысль, что писатель, мол, лишь отражает в своих произведениях события, происходящие в стране (в данном случае события, связанные с революцией 1905–1907 годов). На самом деле роль Льва Толстого (да и многих других писателей того времени) не сводится к простому отражению русской жизни, он внес очень заметную лепту в то, чтобы в России началось революционное брожение. У многих почитателей Толстого писатель был примером для подражания. В каком-то смысле можно тему «Толстой и революция» подать с точностью до наоборот: «Русская революция как зеркало Льва Толстого». И действительно многие толстовцы принимали участие в революциях – не только 1905–1907 годов, но также февральской и октябрьской революциях 1917 года. Отечественные писатели и поэты явно не желали довольствоваться ролью наблюдателей и «зеркала» окружающей жизни, они рвались преобразовывать мир.

Любому действию всегда предшествует мысль. В первую очередь, мысль озвученная. И человек несет ответственность за мысль, особенно озвученную и услышанную другими людьми. Один человек может произносить какую-то идею, а практически реализовывать ее могут другие люди, которые ее услышали. Дьявол подбрасывает человеку (как правило, талантливому, известному, авторитетному) какую-то разрушительную, греховную, но внешне красивую и привлекательную мысль. А затем этот талантливый помощник дьявола ретранслирует эту красиво «упакованную» и на первый взгляд убедительную мысль в массы. Массы ее подхватывают и претворяют в жизнь.

Вот, например, в романе Ф. М. Достоевского Иван Карамазов желает смерти своего отца Федора Павловича. Сам убить не желает, полагая (подсознательно), что это грех и преступление. Тем более что постоянно рассуждает о несправедливости этого мира (выражающейся в том числе в убийствах невинных людей, особенно детей). Более того, свое желание смерти отца он озвучивает Смердякову. Последний и убивает Федора Павловича. Н. А. Лобастов пишет: «…Достоевский доказывает романом, что и мысль действует в этом мире. Как окажется, его (Ивана Карамазова – В. К.) свободные желания выполнит Смердяков, убив отца. Тот, кто яростнее всего будет выступать против убийства, и окажется настоящим убийцей. Оказывается, идеи не отражают жизнь, ибо лживы, но созидают жизнь – причем жизнь не гармоничную, а ту самую, которую и отрицает Иван, – лживую. Прав Шатобриан (Франсуа Рене де Шатобриан (1768–1848) – французский писатель, политик и дипломат, один из первых представителей романтизма. – В. К.) нашествие идей опаснее нашествия варваров» […]. Смердяков пытается открыть Ивану глаза на реальность: «Вы жажду имели к смерти родителя». «Чтоб убить – это вы сами ни за что не смогли-с, да и не хотели, а чтобы хотеть, чтобы другой кто убил, этого вы хотели» (11.7). «… Уезжали, значит, мне тем самым точно как бы сказали: это ты можешь убить родителя, а я не препятствую». «Мне и надо было тогда ваше согласие…» И Иван вынужден признать:

«Да, я тогда этого ждал, это правда! Я хотел, я именно хотел убийства!» «Если он убил, то, конечно, убийца и я» (11.7).

Вывод страшен и неумолим: «Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, и по слову вашему дело это и совершил» (11.8).

Вот так наше слово отзовется. Так же и революция 1917 года совершится по слову интеллигентных и ищущих справедливости теоретиков типа Ивана. И – писателей в том числе»[203].

Русский писатель Варлам Тихонович Шаламов (1907–1982) в этой связи писал: «Русские писатели-гуманисты второй половины XIX века несут на душе великий грех человеческой крови, пролитой под их знаменами в ХХ веке. Ведь террористы были толстовцами, все фанатики – ученики русского гуманизма»[204].

Удар по русскому языку

О переделке русского языка в начале прошлого века достаточно откровенно писал Л. Д. Троцкий в своей работе «Освобождение слова» (1914): «Литературно-эстетическая “неразбериха” (по Михайловскому “смута”) отчасти уже дореволюционной, а особенно послереволюционной эпохи (речь идет о «первой русской» революции 1905–1907 годов. – В. К.) главным своим объективным результатом имела перестройку языка, стиля, ритма речи, его приспособление к новому темпу событий, новому стилю жизни».