Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

В конце 1934 года произошло шокирующее событие, поставившее крест на появившихся после съезда писателей надеждах на послабление режима, – убийство 1 декабря главы ленинградского отделения Компартии С. М. Кирова. Другие представители «старой гвардии», такие как Бухарин, были в ужасе. Две недели спустя были арестованы и в середине января 1935 года приговорены к смертной казни Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев. Вскоре последовали другие массовые аресты и казни. Эти события положили начало сталинскому террору – чисткам, показательным процессам и расстрелам. Каменев и Горький были особенно близки, и смещение Каменева, по-видимому, стало началом существенного снижения влияния Горького на культурную жизнь [Fleishman 1990: 189; Barnes 2004: 102].

В последний день 1934 года Замятины послали Федину новогодние поздравления, переживая, что уже давно не получали от него вестей, и с нежностью вспоминая, как они встретились в Париже ровно год назад. В этом году, в неожиданно теплую и солнечную для декабря погоду, за него поднимут бокал шампанского дома у Анненкова [Федина и Коновалова 1998: 108]. Замятин сильно простудился, когда в самом конце января наступившего года снова написал Куниной-Александер: «…температура у меня – 39, грипп с штормовым, 12-тибальным насморком». Лежа в постели, он прочитал черновик ее романа, и теперь снова критиковал ее прозу (и ее героя) за то, что они слишком рациональны и холодны: «А я знаю (и по собственному опыту), что “настоящее” получается, когда работой руководит подсознание, сознание же и всякая идеология играют подчиненную роль. (Ох, как бы меня там за эту “ересь” подняли на штыки! Впрочем, и поднимали. Экие тупицы!)»[571].

В конце января в «Les Nouvelles Litteraires» были напечатаны «Часы»[572]. Замятин решил закрепить свое возвращение к беллетристике и попытаться повысить собственный писательский статус. 18 февраля 1935 года были разосланы приглашения на литературный вечер, где он собирался прочитать свой новый рассказ «Балет и революция», послуживший, по всей видимости, позже основой для задуманного им киносценария под названием «Le Dieu de la Danse» («Бог танца»). В нем были анахронично объединены элементы биографии В. Ф. Нижинского и мелодраматическая любовная интрига, развивающаяся во время Гражданской войны. Вечер проходил в Зале международных архивов танца [BDIC, dossiers 20,188 and 189]. В программу вошли и другие новые рассказы Замятина, в основном смешные и непритязательные – в том числе, вероятно, «Видение», «Лев» и «Встреча». Примерно через месяц он писал Куниной-Александер:

Живем мы, как известно, в стране, где капитал – или отсутствие оного определяет все в жизни. У меня, как водится, было – отсутствие. Пришлось принять спешные меры: устроил вечер чтения своих новых вещей. Вечер сделан был закрытый; читал отрывки из нового романа («Бич божий») – до сих пор не законченного, и несколько новых рассказов. В результате – поставил заплатку на свой бюджетный Тришкин кафтан. Вероятно, позже устрою еще одно soiree [вечер] – уже открытое. <…> Настроеньице и у меня, и у Людмилы Николаевны – по правде говоря, неважное. У нее был злой грипп, из которого она не могла долго вылезти. По окончании ее гриппа и моей возни с вечером – пустились недели на полторы в «светскую жизнь» – чтобы заткнуть дыру в душе. Однажды я, влезши в смокинг, отправился даже на бал – ни разу еще не видел парижских балов, надо было посмотреть. Как Вам, может быть, известно по собственному опыту, все эти развлечения действуют только как морфий – на короткое время, а потом опять начинается боль. Как раз в «боль» попало и это письмо к Вам… <…>

Будущего своего не знаю: темна вода… Возможно, что в течение ближайшего месяца съезжу в Бельгию, чтобы устроить там вечер по-русски и, быть может, conference [доклад] по-французски. Начал разговоры с Амстердамом – об устройстве там conference. Но все это – тоже больше из области «развлечений»[573].