Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

В 1934 и 1935 годах Эренбург тоже много путешествовал по Европе, и во время своих поездок в Эльзас, Бельгию и Нидерланды он ужасался успехам нацистской пропаганды в агрессивном распространении принципов немецкого национализма. Поэтому осенью 1934 года он обратился непосредственно к Сталину, убеждая того создать антинацистское движение. В результате летом 1935 года Эренбургу было поручено организовать антифашистский конгресс в Париже. Он состоялся 21–25 июня в «Пале де ла Мютюалите» под названием «Международный конгресс писателей в защиту культуры»: его посетило около 3000 человек, а участвовали в нем 230 делегатов из 38 стран. Среди участников были Бертольт Брехт, Роберт Музиль, Анна Сегерс, Лион Фейхтвангер, Генрих Манн, Эрнест Хемингуэй, Олдос Хаксли, Герберт Уэллс и Э. М. Форстер, а также представители Франции и СССР. Специфика конгресса во многом определялась тем, что большую роль в его организации сыграли Французская коммунистическая партия и представители советской власти. Они преследовали двоякую цель: создание единого антифашистского фронта и формирование положительного образа СССР как защитника Европы от нацизма. Незадолго до этого французские и советские дипломатические отношения были скреплены новым договором о взаимопомощи, подписанным 2 мая 1935 года. Гитлеровская угроза, конечно, ставила перед очевидной дилеммой тех, кто имел предубеждение против сталинской России. Многие из присутствовавших на конгрессе, скорее всего, поддерживали первую его цель (объединение против Гитлера), хотя скептически относились к просоветской пропаганде [Menegaldo 1998: 183].

Эренбург взял на себя организацию конгресса, ему также помогали Андре Жид, Андре Мальро, Жан-Ришар Блок и другие. Этот съезд должен был подчеркнуть значение интеллигенции и призвать к сплочению для защиты основных ценностей европейской цивилизации. Эренбург, Савич и Познер намеревались писать репортажи для основных советских газет. За пять дней до открытия съезда Мальро сообщили, что Горький, который должен был возглавить советскую делегацию, «нездоров» и поэтому не сможет приехать (в начале 1935 года ему уже отказали в разрешении поехать на Запад для лечения, что было недобрым знаком). По совету Эренбурга Жид и Мальро отправились в советское посольство и попросили включить Бабеля и Пастернака в состав советской делегации, чтобы придать вес ей и всему конгрессу. Последовал гротескный эпизод: Пастернаку позвонил личный секретарь Сталина и велел немедленно отправляться в дорогу. Несмотря на его протесты, его вместе с Бабелем посадили в поезд, забрав прямо из санатория, где он лечился от депрессии. Они смогли прибыть во Францию только к концу конгресса. Уже через год после съезда Союза писателей Пастернак был глубоко потрясен последствиями недавней коллективизации в русской деревне и волнами арестов среди литературной интеллигенции. В Париже он был в ужасном состоянии – больной и явно напуганный. Его краткая речь в защиту эстетической ценности поэзии (по словам Бабеля, именно он в парижском кафе с помощью Эренбурга набросал для Пастернака ее текст) была прочитана в последний день конгресса и имела успех. Бабель бегло говорил по-французски, но никаких свидетельств его выступления не сохранилось.

В Париже произошла катастрофическая «не-встреча» Пастернака с М. И. Цветаевой, с которой он не виделся с 1922 года, хотя они продолжали обмениваться эмоциональными письмами. Видимо, боясь, что обо всем будет доложено в органы безопасности, до смерти напуганный Пастернак пробормотал что-то банальное и непонятное в ответ на вопрос Цветаевой, не стоит ли ей вернуться в СССР, как ее убеждали муж С. Я. Эфрон и дочь Ариадна. Она была озадачена и разъярена [Саакянц 1997: 648]. Анненков на своей машине возил Пастернака и Замятина по Парижу и в Сен-Дени. Возможно, после разговора с Пастернаком им удалось составить для себя более ясную картину действительного положения дел в Москве, в то время как Цветаевой этого сделать не удалось. По окончании конгресса в Париже открылась выставка русского искусства, проходившая с 26 июня по 10 июля. Эта была уже вторая крупная выставка русских художников, которую Замятин посетил в Париже, и она сильно отличалась от выставки «Мира искусства», прошедшей в 1932 году. Эта более «советская» выставка была организована мужем Цветаевой С. Я. Эфроном от имени «Союза возвращения на родину» (он считался напрямую подчиненным ГПУ), и на ней были представлены работы Ю. П. Анненкова, Н. С. Гончаровой, М. Ф. Ларионова и М. 3. Шагала.