Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

В последующие месяцы Замятин погрузился в работу над «Бичом Божьим», это был самый длительный период работы над романом. Как и его друзья-писатели в СССР, он тоже обратился к истории русских земель до 1917 года, посвятив свое сочинение жизни Атиллы, который в юности в качестве заложника стал свидетелем упадка Римской империи. Рассказ о нем переплетается с повествованием об историке V века Приске Панийском, писавшем о периоде, когда Рим стал жертвой вторжения варваров. Важной темой романа становится столкновение Запада и Востока и крах слабой и вырождающейся цивилизации перед лицом молодой силы первобытных готов и славян, что было вполне актуально. Замятин закончил только семь глав «Бича Божьего»; в редакции М. Л. Слонима они были опубликованы посмертно в 1939 году, но работа над ними фактически завершилась уже в 1935 году. Сохранившиеся главы отличаются утонченным стилем и взвешенностью и лишены угловатости, характерной для некоторых работ Замятина неореалистического периода. Здесь надо учитывать его возраставшую «нетерпимость» к жизни на Западе, все чаще возникавшую у Людмилы тоску по снегу и холоду и ее чувство неловкости из-за слишком комфортной жизни. Как результат самые яркие и чувственные образы этого исторического романа сопряжены с моментами, когда молодой Аттила, находясь в Риме, мечтает о простых вещах, связанных с родиной: сыром поте, грубой пище, необработанной ткани, волках, диких лошадях и снеге. Одним из последних фрагментов, который можно найти в записных книжках Замятина, было обращение к своему главному герою: «О, Атилла! Когда же, наконец, вернешься ты, любезный филантроп, с четырьмя сотнями тысяч всадников и подожжешь эту прекрасную Францию, страну подметок и подтяжек!» [Замятин 2001: 254].

В самом конце года Замятины, а также выдающийся филолог Б. Г. Унбегаун с женой были приглашены Цветаевой на организованный ею вечер. На нем также присутствовали ее муж С. Я. Эфрон (возможно, советский агент) и дети Ариадна и Мур. Все трое к тому моменту в той или иной степени разделяли промосковские взгляды и хотели вернуться в СССР. Сама Цветаева, чей круг знакомств в Париже пересекался с кругом Замятина – например, в него входили такие люди, как Ходасевич, Шарль Вильдрак, Прокофьев и Слоним, – испытывала большие сомнения по этому поводу. Трагическое развитие событий после того, как семья все-таки вернулась – сначала в 1937 году Ариадна, затем Эфрон (тайно), а в 1939 году сама Цветаева с сыном Муром, – конечно, доказало ее правоту. Когда Цветаева приехала в Москву, она узнала, что ее сестра отправлена в трудовой лагерь. Вскоре арестовали Ариадну, затем Эфрона, которого, судя по всему, расстреляли. Цветаева покончила жизнь самоубийством в 1941 году, а все следы Мура пропали во время войны.

11 января 1936 года Замятин писал Куниной-Александер: «Эту зиму я чувствую себя гораздо приличней, чем прошлую. <…> Недавно кончил один сценарий, а сейчас, отправивши это письмо, сажусь за другой»[584]. Первым из упомянутых им сценариев была, вероятно, экранизация пьесы Горького «На дне» для Жана Ренуара[585]. Он и правда мог сразу перейти к работе над следующим сценарием, потому что его 30-страничная киноверсия «Мазепы» датирована 15-м числом того же месяца [BAR, Box 2, 6; BDIC, dossier 58]. За день до окончания работы он послал шутливое и одновременно полное практических деталей письмо о своих финансовых делах А. Н. Толстому, недавно побывавшему в Париже. Обращает на себя внимание то, что он обращается за помощью уже не к Федину: