Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Как вспоминает Анненков: «В последний раз я был у него за несколько дней до его смерти. Замятин принял меня, лежа на диване и, конечно, с улыбкой на усталом лице» [Анненков 1991, 1: 278]. Слоним тоже навещал его: «Замятин исхудал, стал почти прозрачным; он говорил с трудом, и единственное, что доставляло ему радость, была музыка, особенно Мусоргский, которым он всегда восхищался как величайшим проявлением русского гения. В день своей смерти он слушал “Бориса Годунова”…» [Slonim 1959: xxv]. Замятина нашли мертвым рано утром 10 марта 1937 года. Цветаева рассказывала жене Бунина, что они должны были встретиться у общего приятеля 11-го, «и он сказал: – Если буду здоров…»[600] Даманская пишет о том, что все были очень удивлены этой смертью, потому что мало кто знал, что он болен, а уж тем более серьезно: когда Замятин периодически появлялся на парижских встречах русских писателей, он всегда выглядел безукоризненно:

Е. И. Замятин, по мнению врачей, умер от осложнившейся в последние дни гриппом грудной жабы. <…> Утром 10-го марта предполагалось перевезти его в клинику, где он должен был подвергнуться операции переливания крови. В успешный результат этой операции он твердо верил. Но до этого утра ему дожить не суждено было. Он скончался между 4-мя и 6-ю часами утра, не просыпаясь, от паралича сердца, по мнению одних, от кровоизлияния в мозг, по мнению других врачей. Трудно было освоиться с мыслью, глядя на четкое, с закрытыми глазами лицо, на котором застыла его тонкая, чуть-чуть насмешливая улыбка, что это лицо мертвого уже Евгения Ивановича[601].

Похороны состоялись в пятницу 12 марта, а перед этим в доме Замятиных собрались друзья писателя. Вспоминает Анненков:

В день похорон я поднялся на этаж замятинской квартиры в доме № 14 на улице Раффе, но войти в квартиру у меня не хватило мужества. Я остался на площадке лестницы перед открытой дверью. Через несколько минут из квартиры вышел заплаканный Мстислав Добужинский и прислонился к стене рядом со мной. Он сказал мне, что лицо Замятина сохраняло улыбку.

Сперва в девять утра отец Никон провел в квартире короткую панихиду, затем вынесли гроб. Замятин (или Людмила), очевидно, в достаточной степени примирился со своим религиозным воспитанием и пожелал, чтобы после его смерти были проведены необходимые обряды. И действительно, в годовщины его смерти в 1938 и 1939 годах в русской церкви святого Александра Невского на улице Дарю прошли поминальные службы. Дальше Анненков пишет: «Еще минут через пять на лестницу вынесли гроб. Лестница в доме была крутая, вьющаяся и слишком узкая, так что гроб пришлось спускать по ней в вертикальном положении. Присутствовало много провожающих, но мне было так тяжело, что я не запомнил ни лиц, ни имен»[602]. Похоронили Замятина на кладбище в Тье, расположенном на юго-востоке Парижа. Сегодня до него можно добраться от ближайших станций метро в Вильжюифе, названных в честь Луи Арагона и Поля Вайана-Кутюрье. Чтобы попасть на кладбище, надо выйти на бульвар Максима Горького, который открыли в этом рабочем районе за восемнадцать месяцев до смерти Замятина, и пройти по авеню Сталинград. Для Замятина не нашлось места ни на кладбище Пер-Лашез, ни на русском православном кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, где похоронены 10 000 других русских эмигрантов, включая такие крупные фигуры, как Бунин, Ремизов, Газданов, Мережковский и Гиппиус.