В последней телеграмме, посланной им 1 сентября, он кратко ответил: «Health pretty well glad at last see you Zamiatin»[87]
.Приведенные выше письма являются отголоском глубокого кризиса в их отношениях, начавшегося еще предыдущей зимой. В одной автобиографии Замятин даже пишет о том, что в бурный, снежный январь 1915–1916 годов он был вызван на дуэль, и, возможно, это было связано с его непростыми любовными отношениями [Галушкин и Любимова 1999:11] (Автобиография 1928 года). К этому моменту Людмила стала играть гораздо менее активную роль в их отношениях, и, как будет видно, в дальнейшем она отчасти уйдет в тень, преимущественно находясь на втором плане на протяжении их дальнейшей совместной жизни. Однако в их обвинениях, обращенных друг к другу, сквозит взаимная страсть, и им обоим удалось преодолеть обиды и найти пути к достойному сближению. Из-за отсутствия других источников эта первоначальная подавленность писателя во многом формирует наши впечатления от пребывания Замятина в Англии, но такие письма охватывают только первые полгода. После того как Людмила присоединилась к мужу, они пробыли там еще целый год. Почти нет документальных свидетельств того, как они проводили свое время, и кто знает, возможно, они были очень счастливы, исследуя страну и удивляясь причудливостям английской жизни. Нельзя точно сказать, как обстояли дела, но больше никогда в их дальнейшей переписке не будет подобных обид и взаимного недовольства. Видимо, вернувшись в Россию, они уже были крепкой и полностью сформировавшейся парой.
Как бы то ни было, жизнь Замятина не всегда была такой уж мрачной, как он описывал Людмиле. Тон письма Гребенщикову от 28 августа (написанного, правда, после того, как он получил известие о решении Людмилы приехать к нему) куда более оживленный. Письмо было почти целиком написано в псевдонародном стиле, с использованием местечковых выражений из его родного региона под Тамбовом, и представляло собой шутливый, «молодецкий» рассказ о времени, проведенном в Англии. В нем упоминались поздние посиделки и выпивка: «А что касаемо девушек здешних – так про них худого слова не скажешь, окромя хорошего. Волосы у них повсюду светлые, к чему ты, я знаю, весьма привержен. Личность – приятная, и где надо – сдобы пущено, и вообще – все в порядке». Он просил у Гребенщикова помощи в подготовке второго издания его сборника «Уездное» (которое в итоге так и не вышло), а взамен обещал привезти ему из Англии «…дорожную жену: очень удобно, можно возить в кармане или портфеле, а при пользовании надувается, как подушка, и цена вся – 14 sh. [шиллингов]»[88]
.Видимо, он посещал различные местные мероприятия, в том числе ряд публичных спиритических сеансов – чаще всего от скуки[89]
. После того как приехала Людмила, они, скорее всего, нашли и другие способы развлечься, в том числе встречаясь с его знакомыми в Ньюкасле. Он попросил Людмилу привезти с собой ее диплом о медицинском образовании, но нет никаких свидетельств того, чтобы она работала, пока жила в Англии[90]. Сняв квартиру в Джесмонде, Замятин поселился в одном из самых буржуазных и респектабельных районов города. Очень близко от их дома располагался давно существовавший теннисный клуб, в который они, возможно, вступили. Он описывал, как «…вечером возвращался с завода на своем маленьком Рено» [Галушкин и Любимова 1999: 182] (О моих женах, о ледоколах и о России (1922)). Поскольку большинство рабочих верфи в Ньюкасле ездили на работу, используя очень удобную, разветвленную трамвайную службу, существовавшую с 1901 года, а конный транспорт постепенно выходил из употребления, владельцы собственных автомобилей неизменно привлекали внимание. Скорее всего, лишь избранные из его друзей (если таковые вообще были) среди русских писателей имели собственный автомобиль – В. В. Маяковский купил «рено» только в 1928 году в Париже.