Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Уклонение от норм называют безумием. А потому уклоняющихся от норм Шекспиров, Достоевских и Скрябиных завязывают в сумасшедшие рубахи и сажают в пробковые изоляторы. Детей изготовляют на фабриках – сотнями… <…> Дорогой мой друг!

В этой целесообразной, организованной и точнейшей вселенной тебя укачало бы в полчаса… В человеке есть два драгоценных начала: мозг и секс. От первого – вся наука, от второго – все искусство. <…>…ты заразился машинобожием. <…> А дальше, Анненков, дальше, за твоим бесконечным техническим прогрессом? <…>…твои картины и рисунки спорят с тобой гораздо лучше меня [Анненков 1991, 1: 247–249].

Новость о завершении романа («Закончил большую фантастическую повесть») появилась в западной прессе еще весной 1921 года, и наконец настало время подумать о его возможной публикации [Любимова 2002: 390; Malmstad and Fleyshman 1987: 108–113]. 23 августа в «Жизни искусства» появилось объявление о планируемом издании в России романа «Мы» в четвертом выпуске «Записок мечтателей»[172]. Осенью того же года Замятин отправил роман Гржебину в Берлин, чтобы тот включил его в запланированное русскоязычное издание собрания сочинений писателя. Сам факт того, что планировалось выпустить такое собрание, еще раз подтверждает его довольно высокий статус как известного автора. Гржебину было разрешено покинуть Россию 3 октября, чтобы основать в Германии издательство, в состав редакционной коллегии которого входил и Замятин и которое должно было работать в сотрудничестве с советскими властями[173]. Примерно в это же время по просьбе крупной нью-йоркской издательской компании Замятин также отправил некоторые из своих рассказов в США для перевода[174]. В ту зиму он провел первое открытое чтение романа, сделав это за два вечера при полных аншлагах в Институте истории искусств [Malmstad and Fleyshman 1987: 113, сноска 36; Галушкин 1994: 368].

В ноябре 1921 года Замятин закончил черновик статьи «О синтетизме», которая должна была стать вступлением к замечательному альбому портретов Анненкова, вышедшему в «Петрополисе» в августе 1922 года. В этом издании эссе Замятина напечатано рядом с его знаменитым портретом 1921 года на фоне фрагмента критической статьи, вырванной из нью-йоркской газеты, с выглядывающей из-за его плеча куклой Ростиславом. Его эссе диалектически описывает развитие искусства в последние годы – оно движется от утверждения (в лице Рубенса, Репина, Золя, Толстого, Горького, реализма и натурализма) к отрицанию (Шопенгауэр, Боттичелли, Врубель, Верлен, Блок, идеализм и символизм), а через отрицание отрицания приходит к синтезу (Ницше, Уитмен, Гоген, Сера, Пикассо, неореализм, синтетизм и экспрессионизм). В книгу вошли портреты знакомых Замятина, многих из которых в конце тяжелейшей эпохи революции и Гражданской войны уже не было рядом из-за их смерти или эмиграции: Блока, Бенуа, Ахматовой, Горького, Волынского, Кузьмина, Щеголева, Чуковского, Пастернака, Гржебина, Ремизова, Сологуба, Ходасевича, Шкловского и даже Герберта Уэллса. Как говорит сам Анненков в предисловии, на всех людях, портреты которых вошли в книгу, оставила свою метку революция, «…и все они служат мне живым напоминанием о тех трагедиях и надеждах, падениях и подъемах, путем которых нам суждено было пройти вместе, бок-о-бок, – друзьям и врагам одинаково» [Анненков 1922: 11].

Глава пятая Петроград / Ленинград (1922–1925)