Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Через две недели Чуковский написал Замятину с просьбой забыть эту историю и все так же доверять ему как «товарищу верному и надежному». Неловкость ситуации усугублялась тем, что они должны были выпустить первый номер «Современного запада» до конца месяца [Чудакова 1988: 505]. 30 июня Замятин довольно сухо написал Чуковскому, на этот раз обращаясь к нему по имени и отчеству, о том, что раньше он пытался игнорировать слухи о злоязычии Чуковского, но теперь уже не может полностью доверять ему:

Я знаю, что вот если меня завтра или через месяц засадят (потому что сейчас нет в Советской России писателя более неосторожного, чем я) – если так случится, Чуковский один из первых пойдет хлопотать обо мне. Но в случаях менее серьезных – ради красного словца или черт его знает ради чего – Чуковский за милую душу кинет меня Толстому или еще кому…

В черновике этого письма Замятин также подчеркивал, что сказанное сильно оскорбило его, поскольку раньше он считал Чуковского одним из тех пяти или десяти людей, которые могли по-настоящему оценить то, что он пишет. Они продолжат сотрудничать в течение последующих нескольких лет, но по их переписке видно, что они так и не восстановили прежних легких дружеских отношений[182]. Н. Н. Никитин, один из молодых участников «Серапионовых братьев», попытался поддержать Замятина, написав ему: «Вот Вы – “осторожны”. А я искренен только с Вами, т. к. надеюсь на Вашу осторожность»[183].

Ранее в том же году убежденный большевик С. М. Городецкий выразил мнение в «Известиях», что Замятин, будучи лидером «Серапионовых братьев», наряду с литературным мастерством передавал своим ученикам реакционные взгляды[184]. Несомненно, Замятин был глубоко привязан ко всем членам этого общества, опубликовав в мае того же года рецензию, где хвалил недавний сборник, включавший рассказы Зощенко, Лунца (которого он считал самым многообещающим из «Серапионовых братьев», несмотря на то что молодой писатель через два месяца уедет в Германию), В. В. Иванова, Слонимского, Никитина и К. А. Федина. Он писал о Федине как о самом уверенном в своих силах писателе, прочно освоившем стилистически консервативную форму горьковского реализма, в то время как в творчестве остальных прослеживались связи с его собственным стилем – неореализмом[185]. В декабре Никитин и Зощенко написали Воронскому, оспаривая утверждение Замятина о том, что он был их наставником: «Это неверно по существу и неверно формально». Они утверждали, что их мог бы научить кто угодно, владеющий техникой писательского мастерства: «…классические образцы, которыми мы питались, не от Замятина, учились – не на замятинской прозе, а на классиках и своей – ученической, когда читали свои рассказы. Вот!» Однако позже, в статье, опубликованной в 1926 году, Никитин был более доброжелателен и признал роль Замятина в своем становлении: «Мастерству-ремеслу учил меня Замятин. Все начало прошло с Серапионами»[186].