Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Представителям интеллигенции, сумевшим пережить Гражданскую войну, предстояло вот-вот увидеть, какой станет жизнь, когда в новом государстве, в декабре 1922 года получившем официальное название СССР, наконец будет восстановлена внутренняя стабильность. Для Замятина, на тот момент бывшего ключевой фигурой на литературной сцене России и имевшего завершенный роман, готовый к публикации, эпоха НЭПа, казалось бы, сулила много возможностей, хотя они в конечном итоге ни к чему не привели. Они с Людмилой встретили 1922 год, первый год мира после семи лет конфликтов, в компании Чуковского, семей Фединых и Ходасевичей, а позже к ним присоединились Анненков, Эйхенбаум и Тынянов. Однако праздник был омрачен воспоминаниями о Блоке и Гумилеве. Новогодние торжества продолжились балом-маскарадом в издательстве «Всемирная литература», организованным Замятиным и Тихоновым [Graffy and Ustinov 1994:363–364]. В начале мая они с Людмилой переедут с набережной реки Карповки, где жили с 1919 года, в квартиру по адресу Моховая улица, 36, в том же здании, где размещалась «Всемирная литература» [РНЗ 1997, 2: 523].

Теперь он писал меньше: «…вероятно, оттого, что становлюсь к себе все требовательней» [Галушкин и Любимова 1999: 3] (Автобиография 1922 года). В феврале 1919 года два его небольших рассказа, осуждавших революционное насилие, – «Арапы» и «Церковь Божия» – наконец появились в печати. Один из самых влиятельных большевистских критиков того времени, А. К. Воронский, который год назад, заручившись поддержкой Ленина и Горького, стал выпускать новый журнал «Красная новь», так высказался о них:

Замятин большой художник и умный человек. Это доказано «Уездным», «Островитянами», замечательной статьей его об Уэллсе. Октябрь больно ударил Замятина. Такие вещи, как сказочки «Церковь божия», «Арапы», с присвистом и веселым ржанием перепечатаны зарубежной эмигрантской прессой – и в самом деле, им там более уместно, чем в осажденном советском лагере. Это агитки худшего качества [Галушкин 1992: 21, примеч. 29].

В апреле Воронский написал письмо Ленину, в котором «…противопоставлял Замятина новой советской литературе» [Галушкин 1994: 367]. Вызвавшая споры публикация этих рассказов, действительно получивших признание за рубежом, – так, М. Л. Слоним в пражском журнале «Воля России» отмечал «…чудесные, умные и злободневные сказки Замятина» – безусловно, способствовала сгущению туч в официальных кругах, которые в тот год начали собираться над головой Замятина. Вызвавшие дальнейшие споры публикации в весеннем и летнем выпусках берлинского журнала «Голос России» рассказов «Рай», «Дракон» и «Пещера» только ухудшили ситуацию[175]. Подлил масла в огонь и выпущенный издательством «Петрополис» в Берлине полный вульгарных острот рассказ «О том, как исцелен был инок Эразм», для которого Б. М. Кустодиев в начале июня создал сорок столь же рискованных иллюстраций [Graffy and Ustinov 1994: 350].

В то время основной задачей Замятина был поиск возможностей публикации романа «Мы» в России или за рубежом. В письме от 22 февраля 1922 года к Пильняку (находившемуся в поездке в Берлине) после рассказа о ночных масленичных гуляньях с выпивкой он упоминает, что продал роман издательству «Алконост» и что первая часть выйдет в следующем месяце в Петербурге в их журнале «Записки мечтателей»[176]. «Алконост» был основным издательством для символистов и других поэтов еще со времен революции, в число выпущенных им книг входило первое отдельное издание блоковской поэмы «Двенадцать» с иллюстрациями Анненкова. Между тем в Берлине Гржебин приступил к публикации первых трех томов собрания сочинений Замятина, озаглавленных, соответственно, «На куличках», «Островитяне» и «Сказки». Последний надеялся, что у трехтомника будет продолжение: «Четвертым будет этот роман “Мы” – самая моя шуточная и самая серьезная вещь» [Галушкин и Любимова 1999: 3] (Автобиография 1922 года). Кроме Гржебина были и другие издатели-эмигранты, которых тоже заинтересовал роман. Редакторы парижских «Современных записок» писали весной того же года С. П. Постникову, уехавшему из России в Финляндию осенью 1921 года и тоже находившемуся в то время в Берлине, с просьбой получить разрешение на издание романа в их журнале: «Конечно, мы с радостью возьмем Замятина. Мы о нем давно мечтаем»[177].