Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Едва ли не первое упоминание о высылке принадлежит, как известно, В. И. Ленину; судя по его письму Ф. Э. Дзержинскому от 19 мая 1922 г., план высылки к тому времени уже сложился. [В мае у Ленина был первый инсульт, за ним последовали еще несколько: они подорвали его здоровье и привели к смерти Ленина в 1924 году.] Эта акция (беспрецедентная в истории дореволюционной России) явилась частью широко развернувшегося в конце 1921–1922 гг. наступления «на идеологическом фронте» и ее следует рассматривать в одном ряду с такими «мероприятиями», как суд над правыми эсерами летом 1922 г., аресты среди меньшевиков и духовенства, ужесточение государственного диктата в книгоиздании, приведшее, в частности, к прекращению выхода целого ряда журналов и альманахов, закрытие ряда культурно-просветительских и литературных организаций, например, петроградских Дома литераторов и Дома искусств, антипролеткультовская кампания в «Правде» и др.[188]

Подобная враждебность государства по отношению к движению Пролеткульта свидетельствовала о том, что власти осознали необходимость более жесткого партийного контроля над левыми группами, а также стремились не допустить сплочения правых сил в условиях явной либерализации, ставшей возможной при НЭПе. 16 июля Ленин в разговоре с И. В. Сталиным подчеркнул необходимость как можно скорее изгнать писателей из Петрограда [Сарнов 2010: 518]. В случае с Замятиным Янгиров предполагает, что телеграммы, пришедшие тем летом из Парижа и Берлина, где его убеждали разрешить публикацию за границей романа «Мы», могли усилить в глазах властей впечатление о нем как об опасной фигуре. Во всяком случае, очевидно, что его арест поставил крест на этих планах[189]. Он был допрошен 17 августа. Он снова настаивал на том, что больше не принадлежит ни к одной партии и просто работает шесть дней в неделю писателем и редактором издательства «Всемирная литература», раз в неделю читая лекции в Политехническом институте. Он также ясно дал понять, что знает о трудностях жизни писателей-эмигрантов, которым, по его мнению, в конце концов неизбежно придется вернуться на родину. Он был убежден, что интеллигент должен иметь право высказывать свои мысли и что советским интересам лучше всего послужат не политические репрессии, а завоевание умов людей [Лахузен и др. 1994: 105]. Допрашивавших это не слишком впечатлило, и ему было предъявлено официальное обвинение в антисоветской деятельности, которой он якобы занимался с самого начала революции. Замятин опротестовал обвинение, подчеркивая, что он не уехал, как сделали противники режима, а остался в Советской России и продолжал работать. Дальше события развивались странно: ГПУ предложила ему немедленно покинуть страну и съездить в Германию на пару недель за свой счет, и он согласился. Такой вариант предлагался многим задержанным, чтобы их высылка из страны не обошлась правительству слишком дорого.