Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

В декабре того же года Замятин также участвовал в попытках ВСП придать официальный статус своему уставу. В качестве жеста доброй воли писательская организация предоставила властям список своих членов, в который вошли Замятин и несколько человек, недавно высланных из страны. 28 декабря ГПУ настояло на том, что они должны быть исключены из членов союза, и это был беспрецедентный – и зловещий – акт государственного вмешательства в деятельность литературной организации. Всего через несколько недель после того, как ВСП был легализован, а его устав утвержден ГПУ, Замятина переизбрали в члены правления подавляющим большинством голосов (48 из 54).

Портрет Замятина работы Б. М. Кустодиева (1923 год)

(© Collection Rene Guerra)

В конце мая 1923 года ГПУ в Москве вновь выразило недовольство тем, что он является членом правления. В июне состоялось специальное заседание петроградского отделения ВСП – с участием Замятина – для согласования ответа. Они твердо отстаивали свое право на независимость, утверждая, что выборы прошли по правилам и что ВСП представляет собой «энциклопедическую мозаику» взглядов, которая сама по себе является гарантией невозможности идеологической диверсии: «Даже Достоевский и Л. Н. Толстой не могли бы претендовать больше, чем на один голос в совещательном органе, призванном коллективно блюсти интересы писательского существования». Вопрос, по-видимому, так и остался открытым[202].

Вопрос о том, нужно ли выслать Замятина за границу, снова встал 2 января 1923 года, когда из Москвы пришли новые инструкции, требующие его высылки. В то же время петроградское ГПУ снова, как и в августе прошлого года, высказало свое мнение о том, что Замятин «…ни на один момент не прекращал своей антисоветской деятельности». 17 января он был вызван туда в отдел контрразведки, где расписался за два загранпаспорта на выезд из страны – для себя и Людмилы. Проблема заключалась в том, что они должны были уехать почти сразу, в течение одной недели. Через пару дней он отправился в Москву, чтобы попробовать договориться о задержке даты отъезда. Пильняк пытался организовать его встречу с Троцким. Неизвестно, состоялась эта встреча или нет, но в любом случае просьба Замятина, видимо, была выполнена, и Москва в конце концов подтвердила разрешение отложить его отъезд на два месяца. Новости об этом вскоре достигли Запада, так как в эстонской и немецкой прессе появились публикации о внезапно возникшей возможности эмиграции писателя. 14 марта он обратился в ГПУ с просьбой об еще одной отсрочке своего отъезда, приложив письмо некоему товарищу Агранову:

Когда в конце января тек. г. я, при Вашем содействии, обратился в Г. П. У. с просьбой отсрочить мой выезд заграницу, я просил отсрочки до начала навигации, чтобы ехать пароходом и избежать трудностей международного пути. В качестве вероятного срока открытия навигации – я указывал первую половину апреля; прошлые годы так это и было, но в этом году совершенно необычно затянувшиеся морозы делают возможным открытие навигации только в первой половине мая, может быть даже 10–15 мая.

В виду этого, я очень просил бы Вас помочь мне продлить полученную отсрочку – до времени отхода первых пароходов линии Петроград – Штеттин, т. е. примерно до 10 мая.

От того, что я пробыл зиму не заграницей, а в России – никакого худа для России не было, а может быть, даже и кое-какая польза – от моей работы во «Всемирной Литературе» и в Политехническом Институте. Никакого худа, разумеется, не выйдет и от того, что я пробуду здесь и еще короткое время. А для меня это продление отсрочки очень важно, так как, помимо всего прочего, мне приходится вести с собой заграницу больную (туберкулезом) жену, которую мне нужно было бы обставить в пути возможно более сносно.