Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Это удивительное письмо свидетельствует о том, что Замятин не спешил уезжать, а также показывает, насколько он был легкомысленно самоуверен в переговорах с властями по поводу даты своего отъезда. Излагая свою просьбу отложить отъезд, он приводит не особо веские причины, а также упоминает, что поездка на поезде обойдется ему гораздо дороже. Его поведение было рискованным. Дело было рассмотрено на двух разных уровнях московского ГПУ 23 марта, но его доводы сочли неубедительными, и поэтому его просьбу поначалу отклонили. Однако в очередной раз вмешалась вышестоящая инстанция в иерархии ГПУ, и 4 апреля было принято решение дать указание петроградскому ГПУ разрешить ему остаться до отправления пароходов[203].

Друзья Замятина по-прежнему считали, что его отъезд неизбежен. 21 марта Воронский написал ему письмо, которое он, очевидно, считал прощальным:

О Вашем отъезде искренно сожалею. Пожалуйста, не работайте в зарубежных русских повременных изданиях. Честное слово, не стоит. Крепко надеюсь, что месяца через три вы сможете возвратиться в Россию и сесть здесь более крепко. Держите связь с нами. Если будут затруднения денежного характера, обращайтесь ко мне. Присылайте нам, что напишете. Сообщите ваш адрес [Галушкин 1992: 22, примеч. 65].

Пильняк также призывал его не расставаться с Россией навсегда и заверял, что скоро они снова будут работать и пить водку вместе. Тем временем они с Воронским пытались придумать, как поддержать его за границей, и собирались ежемесячно высылать ему деньги от имени издательства «Круг» и журнала «Красная новь» в обмен на исключительные права на его произведения. Одна деталь хорошо иллюстрирует сложные парадоксы того времени относительно свободы писателей выезжать за границу: Пильняк также пишет о своей летней поездке в Лондон вместе с Н. Н. Никитиным, организованной через полпреда в Лондоне Л. Б. Красина[204]. 24 апреля Чуковский едко пишет об отъезде Замятина:

Гулял с Анной Ахматовой по Невскому, она <…> рассказывала, что в эту субботу снова состоялись проводы Замятина. Меня это изумило: человек уезжает уже около года, и каждую субботу ему устраивают проводы. Да и никто его не высылает – оббил все пороги, накланялся всем коммунистам – и вот теперь разыгрывает из себя политического мученика [Чуковский 2003:280].

Однако прошло несколько недель, и постепенно стало ясно, что план эмиграции так или иначе провалился. Об этом 7 июня Замятин пишет основателю берлинского издательства «Петрополис» Я. Н. Блоху:

Всю зиму я прожил вокзально, на сложенных чемоданах – и скоро, по-видимому, начну их распаковывать на время. В феврале [szc] мне вручили паспорта – с просьбой выехать в недельный срок. Этого я сделать не мог – взял отсрочку до парохода. А теперь, по-видимому, расхотели расставаться со мной (хотя никакого официального уведомления о том я не имею – но похоже на то). Может быть, не захотят расстаться и позже – Бог весть; но если любовь ко мне окажется не так велика, то летом, позже, возьму паспорт и на некоторое время приеду [РГАЛИ. Ф. 2853. Оп. 1. Ед. хр. 13].