Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Замятин и Людмила провели то лето, как обычно, в разных местах с конца июля до середины октября. Вопрос о его эмиграции, видимо, еще обсуждался в Москве Воронским, Каменевым, Луначарским и Уншлихтом в ГПУ, поскольку он писал ей: «Все это как будто говорит (пока), что придется ехать. Мне все равно. Здесь надоело все, тесно, нужно что-то новое. <…>…бездельничаю, читаю Конан-Дойля и “Мир приключений”, очень лениво, спокойно и скушно. <…> Если пришлось бы ехать – ей-Богу, сейчас поехал бы охотно» (26 и 31 июля)[214]. Он остался в Петрограде, в то время как Людмила поехала в Нижний Новгород, чтобы возобновить медицинскую работу в Красном Кресте. В их отношениях, очевидно, был очередной тяжелый период, и на ее жалобу, что он отдалил ее от себя, он ответил:

…мне нужно на время остаться одному. Просто сил больше не хватало выносить Ваш измученный вид и каждую минуту вспоминать, что я – виной, и все эти разговоры. А сейчас я уже отошел немного, уравновесился. Кажется, возвращается прежнее мое состояние «окамененного нечувствия» (об избавлении от которого есть молитва в православной церкви) – состояние последних моих лет, когда жизнь только на поверхности, на один вершок глубины.

И все-таки «злая воля» моя – если она тут и была – может быть, не совсем злая и эгоистическая. Мне как-то обидно было, что Ваша жизнь уперлась в кухню, в мелочи, в Аграфену, в чистую скатерть. И мне хотелось сделать попытку чем-нибудь заполнить Вас (потому что я, кроме огорчений, ничем не способен Вас заполнить). Я еще не уверен, что эта попытка неудачна.

Обо мне – не беспокойтесь, никак. У меня – никаких новых огорчений. К заграничной этой истории – я уже давно привык… (31 июля).

В этих письмах он мимоходом упоминает женщину по имени Мэри. Анненков описывает ее как местную красавицу, за которой они с Замятиным ухаживали одновременно, – или это была все та же Мария, с которой он уже флиртовал ранее? Возможно, это и стало одной из причин ухудшения его отношений с Людмилой тем летом. Затем он спросил, как она справляется с амбулаторией: «Конечно, вовсе не так страшно, как Вам казалось – уверен, что Вы – на высоте, и Вас уже начинают обожать» (5 августа). Когда Людмила уехала из Нижнего на отдых в Златоуст, он надеялся, что она будет довольна, что сама заработала деньги на поездку, и ее уверенность в себе вырастет: «…и отдохнули от кухни, Агры, меня и всех петербургских пакостей» (12 августа). Между тем у него были хорошие отношения с Агрой, которая обычно укладывала спать кукол Ростислава и Мишу; сшив для Ростислава новую курточку, она заканчивала такую же и для самого Замятина. «Рад, что Вы, по-видимому, начали спать и вообще приходить в себя. Пора. Кашлять-то по вечерам – кончили? Вы можете меня, конечно, обрезать, как часто бывало: “Вам это должно быть безразлично”, – но что сделаешь – не безразлично» (14 августа).

Тем временем он узнал от П. Кеннадэя из Нью-Йорка, что перевод «Мы» на время отложен, так как Зилбург готовился к медицинским экзаменам (впоследствии он стал выдающимся психоаналитиком и историком психиатрии). Кеннадэй также дал понять, что «Островитяне» не могут быть приняты к публикации в США (возможно, из-за насмешек над англосаксонскими нормами поведения?). Иванов-Разумник, чей коллега Мстиславский пытался добиться публикации «Мы» в «Основах», раздобыл роман и сам прочитал его. Роман так понравился Иванову-Разумнику, что он пригласил Замятина прочитать его в литературной организации, которую возглавлял – «Вольфил» (Вольная философская ассоциация) [ОР ИМЛИ. Ф. 47. Оп. 3. Ед. хр. 91]. 10 августа Замятин прочитал там первые 12 глав, но потом попросил продолжить чтение кого-нибудь другого, потому что собирался уехать на отдых.