Англичанин из Лебедяни. Жизнь Евгения Замятина (1884–1937)

Четвертый и последний том «Русского современника» вышел в январе 1925 года, но к тому времени его редакция уже была официально распущена. Последняя встреча ее членов состоялась 14 января, а на следующий день фотограф М. С. Наппельбаум сделал их групповой снимок. На некоторых позднейших перепечатках этой фотографии в советской прессе лицо Замятина, стоявшего чуть сбоку от всех, было замазано. И он, и Чуковский, недовольные сентиментальностью своих коллег, рано ушли с вечеринки, устроенной после официальной части. «Блок и Гумилев умерли вовремя», – сказал Замятин, и Чуковский с ним согласился[246]. Через девять месяцев новости об отдельных попытках возобновить «Русский современник» дошли до Горького, который жаловался в письме Федину из Сорренто: «Значит – снова сухая, головная выдумка Замятина и болтовня Чуковского…»[247]. Надежды на возрождение журнала вскоре сошли на нет, и 24 декабря И. А. Груздев (единственный критик из «Серапионовых братьев») написал Горькому: «В возобновление “Русского современника” я всерьез не верил, теперь, кажется, этот вопрос отпал окончательно». Хотя ему не во всем нравился журнал, он признавал, что это было единственное место, где писатели могли писать о литературе то, что думали, и жалел, что он закрылся [Чудакова 1988: 512].

Еще одной важной сферой деятельности Замятина в 1924 году была работа в театре. 18 января актер МХАТа В. П. Ключарев, также отвечавший за репертуар, снова озвучил в письме писателю прошлогоднее предложение написать пьесу для Студии МХАТа по «Островитянам». Кроме того, он передал официальное приглашение театра, последовавшее после разговора Замятина с режиссером А. Д. Диким, написать пьесу для МХАТа по мотивам повести Н. С. Лескова «Левша» (1881) (она получит название «Блоха»). Замятин решил начать с инсценировки «Островитян»[248]. Черновик его трагикомедии в четырех актах, названной «Общество почетных звонарей» (имеется в виду приходское общество, служившее в повести оплотом моральных устоев викария Дьюли), был готов в июне [ОР ИМЛИ. Ф. 47. Оп. 1. Ед. хр. 129]. Пьеса была одобрена цензурой 29 сентября, но студия МХАТ в итоге отказалась от нее. Тогда 9 января 1925 года Замятин подписал контракт на ее постановку в Ленинграде[249]. 3 июля директор Русского драматического театра Корша в Москве написал, что они хотели бы поставить «Звонарей» в сезоне 1925–1926 годов[250]. Они заказали Б. Р. Эрдману, брату драматурга Н. Р. Эрдмана, великолепную сценографию для спектакля, но в итоге оказались не готовы выделить деньги на оплату этой работы[251]. Первая постановка «Звонарей» на русском языке состоялась не в России, а в Риге – премьера прошла 24 сентября[252]. Всего несколько недель спустя пьеса была поставлена в ленинградском Малом оперном (бывшем Михайловском) театре, но не имела успеха[253]. Замятина несколько утешало то, что ему удалось заключить контракт на публикацию «Звонарей» и «Блохи» (ее экземпляр он подписал в феврале 1926 года так: «То Mila Nicolaiwna for the memory of 19 Sanderson Road» [sic])[254] [PH3 1997: 274, примеч. 12, 524].

Проект, посвященный Лескову и включавший, как и «Островитяне», близкую Замятину «английскую» тематику, серьезно увлек его. В центре повествования причудливого рассказа Лескова «Левша» – тульский левша, которому удается поддержать международный авторитет России, сумев подковать лапки искусно выполненной английскими мастерами серебряной блохе в натуральную величину. Имевший собственный свежий опыт сотрудничества с английскими инженерами в области передовых современных технологий Замятин был идеальным человеком для создания инсценировки. 3 февраля он писал Ключареву: «…лесковская блоха меня укусила – так здорово, что на прошлой неделе я уже сделал первый эскизный набросок пьесы»[255]. Возможно, именно в связи с работой над этим проектом он позаимствовал у Гребенщикова том «Северные народные драмы» Н. Е. Онучкова (1911)[256]. В его версии сюжет Лескова обрамлен элементами русской народной комедии и буффонады в стиле комедии дель арте. Если Дикого больше всего интересовала судьба русского гения, то Замятина в первую очередь привлекли сказочные и фольклорные элементы лесковского рассказа с его невероятными событиями, противоречиями и анахронизмами. Когда в апреле он закончил черновик первого акта, Дикому очень понравилась его трактовка[257]. Даже рьяный коммунистический критик Садко (В. И. Блюм) поздравил МХАТ с выбором замятинской свободной адаптации лесковского оригинала, видя в ней способ выхода из ситуации, которую обычно характеризовали как «репертуарный кризис» театров в новую советскую эпоху[258].