Английская поэзия XIV–XX веков в современных русских переводах (билингва)

Когда, погаснув, как зарницы,
уйдя от дальней красоты,
во мгле, в ночи своей отдельной,
истлею я, истлеешь ты;

когда замрет твой локон легкий,

и тяжкий тлен в моих устах
прервет дыханье, и с тобою
мы будем прах, мы будем прах, —

как прежде, жадные, живые,

не пресыщенные, — о, нет! —
блестя и рея, мы вернемся
к местам, где жили много лет.

В луче мы пылью закружимся,

былых не ведая оков,
и над дорогами помчимся
по порученьям ветерков.

И станет каждая пылинка,

блестя и рея тут и там,
скитаться, как паломник тайный,
по упоительным путям.

Не отдохнем, пока не встретит,

за непостижною чертой,
один мой странствующий атом
пылинку, бывшую тобой.

Тогда, тогда, в саду спокойном,

в вечерних ласковых лучах,
и сладостный, и странный трепет
найдут влюбленные в цветах.

И средь очнувшегося сада,

такое счастие, такой
призыв воздушно-лучезарный
они почуют над собой,

что не поймут — роса ли это,

огонь ли, музыка, иль цвет,
иль благовонье, или двое,
летящие из света в свет.

И, с неба нашего блаженства

испепеляющего, крик
заставит вспыхнуть их пустые
и нищие сердца — на миг.

И в расползающемся мраке

они, блеснув, потухнут вновь,
но эти глупые людишки
на миг постигнут всю любовь…

Перевод В. Набокова

Веселая братия

Было поздно, было скучно,
было холодно, и я
звездам — братии веселой
позавидовал: друзья
золотые, хорошо вам!
Не тоскует никогда
со звездою лучезарной
неразлучная звезда.

Светом нежности взаимной,

светом радостей живых,
беззаботностью, казалось,
свыше веяло от них.
Так, быть может, и Создатель
смотрит с вышины своей,
развлекаемый веселой
вереницею людей,
и не ведает, что каждый
в одиночестве своем,
как потерянный в пустыне,
бродит в сумраке немом.

Я-то ведал, полюбил их,

пожалел от всей души:
там, в пустынях непостижных,
в угнетающей тиши,
тлели звезды одиноко,
и с далеким огоньком
огонек перекликался
комариным голоском…

Перевод В. Набокова

Менелай и Елена

I

Троянские поправ развалины, в чертог
Приамов Менелай вломился, чтоб развратной
супруге отомстить и смыть невероятный
давнишний свой позор. Средь крови и тревог
он мчался, в тишь вошел, поднялся на порог,
до скрытой горницы добрался он неслышно,
и вдруг, взмахнув мечом, в приют туманно-пышный
он с грохотом вбежал, весь огненный как бог.
Сидела перед ним, безмолвна и спокойна,
Елена белая. Не помнил он, как стройно
восходит стан ее, как светел чистый лик…
И он почувствовал усталость, и смиренно,
постылый кинув меч, он, рыцарь совершенный,
пред совершенною царицею поник.

II