Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Мн довольно этаго, правда ли это? — вскрикнулъ Професоръ.

Кити покраснла, увидавъ, что это не то, и тотчасъ же, перемнивъ тонъ, — Можно пройти къ Марь Ивановн? — сказала она вставая.

Съ этаго разговора Кити объяснила себ холодность Марьи Ивановны къ себ, которую она и прежде замчала. И Варенька противодйствовала иногда тому, чтобы Кити видлась часто съ Професоромъ. Кити не позволяла себ еще врить въ это, но это мучало ее и отравляло ей счастье этой жизни.

* № 55 (рук. № 31).

<Она потеряла любимаго мужа, потеряла ребенка, была недвижима уже 8-й годъ, и она говорила, и Кити чувствовала, что она говоритъ искренно, что она каждый день благодаритъ зa это Бога.

— Какъ, за то даже, что вы потеряли мужа? — робко спросила Кити.

— Да, за это. Онъ сдлалъ это для моего блага, оно было не видно мн. Но теперь оно ясно. Я не говорю вамъ, милый другъ, — сказала она съ своимъ неземнымъ выраженіемъ и улыбкой, — чтобы вамъ радоваться вашимъ печалямъ, но я бы желала, чтобы вы понимали это, врили, что это такъ.

И Кити врила этому, и она торопилась скоре испытать, поврить это. Черезъ Вареньку Кити сошлась съ семействомъ Професора и, также какъ и Варенька, хотла помогать имъ. Но тутъ съ ней случилось совсмъ другое. Професоръ влюбился въ нее. Между мужемъ и женой произошли сцены ревности, и Кити перестала бывать у нихъ.

Такъ прошли счастливыя 5 недль. Раза два въ недлю Кити видла г-жу Сталь и говорила съ ней и цлый день проводила съ Варенькой и часто бывала у Професора, стараясь также быть полезной. И, къ радости своей, она видла, что Професоръ любитъ ее и радуется всегда ея приходу.>

* № 56 (рук. № 36).

Сначала Княгиня замчала только, что Кити находится подъ сильнымъ вліяніемъ своего engou[e]ment, какъ она называла, къ Г-ж Шталь и въ особенности къ Вареньк. Она видла, что Кити нетолько подражаетъ Вареньк въ ея дятельности, но невольно подражаетъ ей въ ея манер ходить, говорить и мигать глазами.[942] Но потомъ Княгиня замтила, что въ дочери, независимо отъ этаго очарованія, совершается какой-то боле серьезный душевный переворотъ.

Княгиня видла, что Кити читаетъ по вечерамъ французское Евангеліе, которое ей подарила Г-жа Шталь, чего она прежде не длала,[943] что она избгаетъ свтскихъ знакомыхъ и сходится съ больными, покровительствуемыми Варенькой, и въ особенности съ однимъ бднымъ[944] семействомъ больнаго живописца Петрова, въ которомъ Кити, очевидно, гордилась тмъ, что занимала мсто сестры милосердія. Все это было хорошо, и Княгиня ничего не имла противъ этаго,[945] тмъ боле что жена Петрова была вполн порядочная женщина и что принцесса, замтившая дятельность Кити, хвалила ее, называя Ангеломъ утшителемъ. Все это было бы хорошо, если бы не было излишества. А княгиня видла, что дочь ея впадаетъ въ крайность, что она и говорила ей.

— Il ne faut jamais rien outrer,[946] — сказала она ей.

Но дочь ничего не отвчала ей. Она только подумала въ душ, что нельзя говорить объ излишеств въ дл христіанства. Какое же можетъ быть излишество, слдуя ученію, въ которомъ велно подставить другую щеку, когда ударятъ по одной, и отдать рубашку, когда снимаютъ верхнее платье. Но княгин не нравилось это излишество и еще боле не нравилось то, что она чувствовала, что Кити не хотла открыть ей всю свою душу. Дйствительно, Кити таила отъ матери свои новые взгляды и чувства, не потому, чтобы она не уважала, не любила свою мать; но только потому, что это была ея мать. Она всякому открыла бы ихъ скоре, чмъ матери.[947] Княгиня чувствовала это и старалась вызвать дочь, старалась участвовать въ ея дятельности.

— Что это давно Анна Павловна не была у насъ вечеромъ, — сказала разъ Княгиня дочери про Петрову. — Я звала ее! А она что то какъ будто не довольна.

— Нтъ, я не замтила, — вспыхнувъ отвчала Кити.

— Ты давно не была у нихъ?

— Мы завтра собираемся сдлать прогулку въ горы, — отвчала Кити.

— Что жъ, позжайте, — отвчала княгиня, вглядываясь въ смущенное лицо дочери и стараясь угадать причину ея смущенія.

Въ этотъ же день Варенька пришла обдать и сообщила, что Анна Павловна раздумала хать завтра въ горы.

Княгиня замтила, что Кити опять покраснла.

— Кити, не было ли у тебя чего нибудь непріятнаго съ Петровыми? — сказала она ей, когда он остались одн. — Отчего она перестала посылать дтей и ходить къ намъ?

Кити отвтила, что ничего не было между нею и что она ршительно не понимаетъ, почему[948] Анна Павловна какъ будто недовольна ими.

Кити отвтила совершенную правду. Она не знала причину перемны къ себ Анны Павловны, но она догадывалась. Она догадывалась въ такой вещи, которую она не могла сказать матери, которой она не говорила и себ. Это была одна изъ тхъ вещей, которыя знаешь, но которыя нельзя сказать даже самой себ: такъ страшно и постыдно ошибаться.[949]

Опять и опять она перебирала въ своемъ воспоминаніи вс отношенія свои съ этимъ семействомъ.[950]